Бесплатный фрагмент - Зеркальная страсть

Глава первая. Трещина во времени

Квартира досталась Алисе по наследству от тетушки Евдокии, женщины с характером столь же сложным и запутанным, как узор на потолках ее старого питерского особняка. Алиса помнила тетю Дусю смутно — образ высокой, сухонькой старухи в темном платье, чьи глаза, цвета выцветшего неба, видели больше, чем следовало. Она всегда чувствовала себя неловко под этим пронзительным взглядом, будто тетя читает в ее душе какие-то потаенные, незнакомые даже самой Алисе строки.

Теперь Евдокии Петровны не было уже полгода, и адвокат с лицом, не выражавшим ровным счетом ничего, вручил Алисе тяжелый ключ и толстую папку с документами. «Имущество требует содержания, — сухо произнес он. — Налоги, коммунальные услуги. Рекомендую подумать о продаже. Старый фонд, ремонт нужен капитальный».

Но продать Алиса не могла. Нечто большее, чем долг перед одинокой родственницей или сентиментальные воспоминания, влекло ее затянутым пылью ветоши тяжелым дверям квартиры в центре города. Это было смутное, но настойчивое чувство, будто за этими стенами ее ждет разгадка. Разгадка чего — она не знала. Своей собственной жизни, быть может. Бесцветной, предсказуемой, как график в метро. Работа в дизайн-студии, съемная однушка на окраине, пара давно перешедших в формат «иногда поболтать» подруг, редкие и недолгие романы. Ей было двадцать восемь, и она чувствовала себя не живым человеком, а акварельным наброском, лишенным ярких красок и четких контуров.

И вот она стояла на пороге. Дубовая дверь с облупившейся краской скрипнула, словно нехотя впуская ее в прошлое. Воздух встретил ее плотным, сладковато-горьким коктейлем из запахов старого дерева, воска, пыли и неуловимо тонких ноток высохших трав. Алиса кашлянула, провела пальцем по резной ручке — и оставила на темном лакированном дереве четкий след.

Тишина.

Это была не просто тишина пустого помещения. Она была густой, осязаемой, наполненной шепотом ушедших лет. Солнечный луч, пробившийся сквозь щель в тяжелых портьерах, поймал в свои объятия миллиарды пылинок, заставив их танцевать в воздухе, словно золотую фату.

Алиса медленно прошла по анфиладе комнат. Паркет скрипел под подошвами ее кроссовок, жалуясь на незваное вторжение. Мебель была покрыта белыми простынями, превращавшими диваны, кресла и комоды в призраки былого уюта. На стенах висели потемневшие от времени картины в массивных рамах — пейзажи с блеклыми озерами и мрачными лесами, пара портретов незнакомых людей с серьезными лицами.

Она дошла до гостиной. Именно здесь, судя по плану, и протекала основная жизнь тетушки. Комната была просторной, с высоким лепным потолком, в центре которого замер изящный гипсовый амур. Окна выходили в тихий, заросший сиренью двор-колодец. Но не это привлекло внимание Алисы.

В противоположной от окон стене, между двумя резными пилястрами, стояло зеркало.

Оно было огромным, в раме из темного, почти черного дерева, покрытого сложной, виртуозной резьбой. Там переплетались виноградные лозы, дубовые листья, фигурки каких-то фантастических существ — то ли грифонов, то ли драконов. Стекло, заключенное в эту величественную оправу, казалось невероятно старым и глубоким. Оно не просто отражало свет — оно его поглощало, делая изображение чуть размытым, затянутым легкой дымкой, словно смотрящий видит все сквозь толщу воды.

Алиса медленно подошла к нему. Ее отражение приближалось ей навстречу, но было в нем что-то чужое. Тени ложились иначе, черты лица казались мягче, задумчивее. Она провела рукой по раме. Дерево было холодным и идеально гладким, будто его полировали веками.

«Зеркало тетушки Евдокии, — подумала она. — То самое, в которое она смотрела часами, по словам мамы».

Она вспомнила рассказ матери, как в детстве они боялись этой комнаты. Как тетя Евдокия могла сидеть перед этим зеркалом неподвижно, безмолвно, ведя беззвучный диалог с собственным отражением. Говорили, что в нем можно увидеть будущее. Или прошлое.

«Чепуха, — мысленно отрезала Алиса, встряхивая головой. — Старые байки. Просто антиквариат. Очень красивый, кстати».

Она решила начать с этой комнаты. Сняла простыни с мебели, открыла нараспашку створки окна, впуская в затхлое помещение свежий, хотя и прохладный, весенний воздух. Пыль стояла столбом. Пришлось взяться за тряпку и ведро.

Работа шла медленно. Алиса постоянно отвлекалась, разглядывая безделушки на каминной полке, перелистывая пожелтевшие страницы книг в шкафу. Она находила старые фотографии, письма, засушенные цветы между страниц сборника стихов Ахматовой. Каждый предмет был молчаливым свидетелем чужой, прожитой жизни.

К вечеру она едва держалась на ногах. Гостиная, однако, преобразилась. Паркет сиял чистотой, камин был растоплен и весело потрескивал поленьями, отгоняя вековой холод. Последним штрихом оставалось зеркало. Алиса протерла его стекло специальным спреем, и оно заиграло по-новому. Глубина его казалась теперь бездонной. Пламя в камине отражалось в нем двумя яркими язычками, а ее собственная фигура в просторной рабочей футболке с выцветшим принтом выглядела почти инопланетным пятном в этом строгом, торжественном интерьере.

Она снова стояла перед ним, глядя на свое усталое лицо, растрепанные волосы. И вдруг поймала себя на мысли, что ее отражение ведет себя… странно. Не то чтобы оно двигалось самостоятельно — нет, все действия были синхронны. Но в глазах ее двойника было какое-то иное выражение. Не усталость, а скорее… ожидание. Настороженность.

«Дом на меня давит, — вздохнула Алиса. — Пора чаю выпить».

Она уже собралась отойти, как вдруг краем глаза уловила движение где-то в глубине отражения. Не перед зеркалом, а в нем. За ее спиной, в отраженной комнате, что-то мелькнуло. Быстро, как тень от пролетающей за окном птицы.

Алиса резко обернулась. Комната была пуста. Только огонь в камине весело плясал, отбрасывая на стены прыгающие блики.

«Показалось, — убедила она себя. — От усталости и игры света».

Она потянулась, ее кости затрещали. Пора было заканчивать этот день. Подойдя к камину, чтобы сгрести угли кочергой, она вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Тяжелый, пристальный. Алиса замерла. Чувство было настолько острым и реальным, что по коже побежали мурашки. Она медленно, очень медленно подняла голову и снова посмотрела в зеркало.

И сердце ее остановилось.

В зеркале, прямо за ее отражением, у края отраженного дивана, стоял мужчина.

Она вскрикнула и отпрыгнула от камина, прижимая руку к груди, где сердце колотилось, как птица в клетке. Обернувшись к дивану, она увидела лишь пустое пространство. Но в зеркале он все еще был там.

Это не был призрак, не размытый туманный силуэт. Это был живой, абсолютно реальный человек. Высокий, в темном, слегка мешковатом сюртуке старинного покроя, с белоснежной рубашкой и небрежно повязанным галстуком. Темные волосы были слегка вьющимися и чуть длиннее, чем это было принято в ее время. Черты лица — резкие, аристократические: высокий лоб, прямой нос, упрямый подбородок. И глаза. Темные, глубокие, с искоркой изумленного интереса. Он смотрел прямо на нее. Вернее, на ее отражение. И его взгляд был настолько осмысленным, настолько живым, что у Алисы перехватило дыхание.

Она зажмурилась, снова открыла. Он не исчез. Более того, он, казалось, так же поражен ее видом, как и она его. Его губы чуть приоткрылись, брови поползли вверх.

Алиса сделала невероятное усилие над собой и шагнула в сторону. Ее отражение шагнуло синхронно. Мужчина в зеркале проследил за этим движением, затем его взгляд снова вернулся к тому месту, где она только что стояла. Он явно видел ее. Видел в зеркале.

Осторожно, дрожащей рукой, Алиса подняла с пола кочергу. Ее отражение сделало то же самое. Мужчина в зеркале наблюдал за этим, затем его взгляд скользнул с кочерги в ее руке на кочергу в руке ее двойника, и на его лице появилось что-то вроде улыбки. Не насмешливой, а скорее понимающей, ободряющей.

Он поднял руку, медленно, ладонью вперед, словно показывая, что не вооружен и не представляет угрозы. Его рука была сильной, с длинными пальцами. Алиса, все еще сжимая кочергу, невольно сделала то же самое — подняла свободную руку, ладонью к нему. Их жесты отражались друг в друге, создавая сюрреалистичную симметрию.

И тут он заговорил.

Алиса не услышала звука. Но увидела, как шевелятся его губы. Она застыла, не в силах оторвать взгляд. Он повторил, медленнее, четче артикулируя. Она прочла по губам. Два слова. Всего два.

«Ты… кто?»

Голова у нее закружилась. Мир поплыл. Она чувствовала, как пол уходит из-под ног. Кочерга с грохотом упала на паркет, но звук доносился будто из-за толстого стекла. Последнее, что она увидела, прежде чем сознание помутнело, — его лицо, искаженное внезапной тревогой. Он сделал стремительный шаг вперед, рука его протянулась к ней, будто он пытался пробиться сквозь невидимую преграду, чтобы поймать, удержать.

Но все поглотила тьма.

Очнулась Алиса от того, что по щеке ее ползла холодная капля. Она лежала на полу, уставившись в потолок с тем самым замысловатым узором. На лице была мокрая тряпка. Она села, потершая виски. В голове гудело, в ушах стоял звон.

«Что это было? Галлюцинация? Отравление угарным газом? Переутомление?»

Она боязливо посмотрела в сторону зеркала. Оно было пустым. В нем отражалась только комната — та самая, в которой она находилась: камин, диван, торшер, ее собственная растерянная фигура на полу. Никакого мужчины.

Собрав все силы, она поднялась, подошла к зеркалу вплотную, почти уткнувшись носом в холодное стекло. Она водила руками по его поверхности, стучала по ней костяшками пальцев. Обычное стекло. Пусть старое, пусть с мелкими дефектами, но абсолютно цельное и непроницаемое.

«Показалось, — настойчиво твердила она про себя. — Обязательно показалось. Надо лечь спать. Завтра все будет иначе».

Но, отходя от зеркала, она поймала себя на том, что вглядывается в его глубину с тайной, лихорадочной надеждой снова увидеть те темные, живые глаза.

Этой ночью она спала плохо. Ей снились странные, обрывочные сны, где она бродила по бесконечным зеркальным коридорам, а в конце каждого стоял он, и его беззвучный вопрос «Ты кто?» эхом разносился по залам ее сознания.

Утро следующего дня было серым и дождливым. Алиса проснулась с тяжелой головой и чувством нереальности происходящего. Она варила кофе на старой тетушкиной плитке, и ее руки все еще дрожали. Вчерашнее видение не отпускало. Оно было слишком ярким, слишком детальным, чтобы быть просто галлюцинацией.

Она решила подойти к вопросу с научной, рациональной точки зрения. Осветила зеркало с разных углов, пытаясь найти в нем какие-то скрытые изображения, наподобие голограмм. Ничего. Обычное старинное зеркало. Она даже попыталась отодвинуть его от стены, но оно оказалось невероятно тяжелым, и ей пришлось оставить эту затею.

Весь день она занималась разбором книг в кабинете, стараясь не оставаться одной в гостиной. Но зеркало манило ее, как магнит. Оно стало центром квартиры, черной дырой, всасывающей в себя все ее мысли.

К вечеру дождь кончился. Солнце, пробиваясь сквозь рваные тучи, залило комнату косыми золотыми лучами. Алиса не выдержала. С чашкой уже остывшего кофе она снова вошла в гостиную и села в кресло напротив зеркала, поставив чашку на маленький столик.

Она просто смотрела. Вглядывалась в свое отражение, в знакомую комнату за своей спиной. Ничего. Только ее собственная уставшая фигура и интерьер, постепенно погружающийся в вечерние сумерки.

И вдруг — снова движение. Не резкое, не пугающее. Просто воздух в глубине зеркала заколебался, словно от жары. И он появился. Сначала как тень, затем обретая плоть и цвет. Он стоял на том же месте, у дивана, но на этот раз его поза была менее напряженной. Он словно ждал.

Сердце Алисы снова забилось часто-часто, но на этот раз паники не было. Было острое, до головокружения, любопытство. Она не двигалась, боясь спугнуть видение. Они смотрели друг на друга через невидимую, но непреодолимую грань.

Он снова что-то сказал. Она не расслышала, но и не пыталась прочесть по губам. Вместо этого она медленно, очень медленно подняла руку и помахала ему. Небольшой, робкий взмах.

Он замер на секунду, затем его лицо озарила та самая, чуть насмешливая, но добрая улыбка. Он в точности повторил ее жест — поднял руку и помахал ей.

Алиса почувствовала, как по ее лицу расплывается ответная улыбка. Это было невероятно. Безумно. Но это происходило наяву.

Он что-то сказал снова, более развернуто. Она покачала головой, приложила руку к уху, показывая, что не слышит. Он кивнул, поняв. Затем он указал пальцем на нее, потом на себя, и провел рукой по воздуху перед собой, как бы очерчивая невидимую стену. Потом развел руки в стороны в вопросительном жесте. Явный вопрос: «Что это? Где мы?»

Алиса пожала плечами. Что она могла ему объяснить? Она и сама ничего не понимала.

Он подошел ближе к своей стороне зеркала. Теперь она видела его идеально. Он был молодым, лет тридцати. В его облике была какая-то старая, утраченная современным миром элегантность и достоинство. Он рассматривал ее с таким же жадным интересом, с каким и она его. Его взгляд скользнул по ее джинсам, футболке, растрепанным волосам. В его глазах не было осуждения, лишь любопытство.

Внезапно он обернулся, словно кто-то окликнул его из глубины его собственного мира. Он кивнул в сторону невидимого собеседника, затем снова повернулся к Алисе, с сожалением показал, что ему нужно уходить, и поднял один палец — «жди».

И растворился. Не исчез мгновенно, а словно растаял в воздухе, стал прозрачным, и на его месте осталось лишь отражение пустого дивана.

Алиса сидела, не в силах пошевелиться. В груди у нее бушевал ураган из эмоций: страх, неверие, и… предвкушение. Острое, сладкое, запретное предвкушение новой встречи.

Она провела у зеркала весь следующий день, отложив все дела. Она принесла блокнот и ручку. Когда он снова появился — вечером, при зажженных свечах (она интуитивно поняла, что электрический свет ему чужд), — она показала ему первую надпись в блокноте, заранее заготовленную: «Меня зовут Алиса».

Он прочел, его лицо просветлело. Он кивнул, затем достал из кармана сюртука небольшой серебряный карандаш и изящную записную книжку в кожаном переплете. Он что-то написал и прижал к стеклу с своей стороны.

Почерк был старомодным, витиеватым, но разобрать можно было: «Артем».

Так начался их безмолвный диалог. Диалог двух людей, разделенных не просто стеклом, но, как вскоре выяснилось, и временем.

Глава вторая. Безмолвные чернила

Первые несколько дней после встречи с Артемом Алиса существовала в состоянии, граничащем с лунатизмом. Реальный мир — телефонные звонки от начальства, напоминающие о дедлайнах, сообщения от подруг с предложениями встретиться, даже банальная необходимость готовить еду и принимать душ — отдалился, потерял четкость и значимость. Все ее существо было сосредоточено на одном: на зеркале в гостиной.

Она проводила перед ним часы, превратившиеся в ритуал. Не просто сидела, а готовилась. Прибиралась в комнате, ставила в вазу свежие цветы (как будто он мог почувствовать их аромат), зажигала свечи с вечера, предпочитая их электрическому свету. Она интуитивно чувствовала, что этот мягкий, живой свет был ему ближе, что он стирал границу между мирами, делая ее более проницаемой.

Их общение через записки стало единственным смыслом ее дней. Артем появлялся не по расписанию. Иногда утром, когда солнце только касалось верхушек питерских крыш за окном Алисы, а в его отраженном мире царил мягкий сумеречный свет. Чаще — вечером, при свете свечей или керосиновой лампы, которую он иногда приносил с собой. Его появления всегда предварялись едва уловимым колебанием воздуха в глубине зеркала, словно кто-то бросил камень в спокойную воду его серебряной поверхности.

Алиса завела толстый кожаный блокнот, доставшийся ей от тетушки, и набор качественных перьевых ручек. Это казалось ей важным — не писать ему шариковой пастой на клочке бумаги, а вести диалог с должным почтением к невероятности происходящего.

«Артем, — написала она в первый день их „переписки“ крупными, четкими буквами. — Я из будущего. Сейчас 2024 год. А ты? Откуда ты?»

Он прочел, и его лицо, обычно сдержанное, выразило такое изумление, что Алиса чуть не рассмеялась. Он провел рукой по волосам, сел в невидимое ей кресло в своем мире (в зеркале она видела, как его фигура опускалась, хотя за ее спиной пространство у дивана было пустым) и принялся что-то быстро писать в своей записной книжке. Потом подошел и показал.

«2024 год от Рождества Христова? — было написано с явным недоверием. — Сие невозможно. На дворе у меня 1899 год. Декабрь».

Алиса замерла. Сто двадцать пять лет. Они были разделены не просто пространством, а целым столетием. Двумя мировыми войнами, революциями, полетами в космос, интернетом. Целой жизнью, которая для него была еще впереди, а для нее — давно устоявшейся историей.

«Да, — написала она, чувствуя, как дрожит ее рука. — Это возможно. Мы говорим через время. Через зеркало».

Он долго смотрел на эти слова, потом поднял на нее взгляд. В его темных глазах читался не страх, а жгучий, научный интерес. Он был не просто испуганным призраком; он был исследователем, столкнувшимся с необъяснимым феноменом.

«Что произошло за это время? — написал он в следующий раз. — Как выглядит мир?»

Этот вопрос поставил Алису в тупик. Как описать XX и XXI век человеку из XIX? С чего начать? С автомобилей и самолетов? С телефонов, которые умещаются в кармане? С того, что царя, которого он, вероятно, знал, уже давно нет, а страна, в которой он жил, называется иначе?

«Мир стал другим, — написала она осторожно. — Очень быстрым. Есть машины, которые летают по воздуху. Люди могут разговаривать друг с другом на другом конце света с помощью устройств. Мы побывали на Луне».

Он прочел и рассмеялся. Здоровым, открытым смехом, который она увидела, но, увы, не услышала. Он покачал головой, словно отказываясь верить в такую нелепую шутку. Потом написал: «Жюль Верн? Герберт Уэллс? Ты читаешь слишком много фантастов, Алиса».

Она улыбнулась. Ей нравилось, что он называет ее по имени. В его манере писать сквозила старомодная галантность, даже в этом коротком предложении чувствовалось обращение на «вы», смягченное возникшей между ними близостью.

«Это не фантастика, — настаивала она. — Это правда. Докажу как-нибудь».

Их диалоги становились длиннее и доверительнее. Они сидели друг напротив друга, разделенные холодным стеклом, и писали. Страницы их блокнотов заполнялись вопросами и ответами, которые они поочередно прижимали к зеркалу. Это был танец двух любопытных умов, двух одиноких душ, нашедших друг друга на стыке времен.

Алиса узнала, что Артем — ученый. Физик. Он работал в университете и занимался исследованиями в области оптики и свойств материалов. Зеркало, как выяснилось, не было для него случайным предметом.

«Этот прибор — часть моих изысканий, — написал он как-то раз. — Вернее, его рама. Я изучаю резонансные свойства определенных пород дерева и сплавов. Эта рама была изготовлена по моим чертежам мастером-краснодеревщиком. Я полагал, что определенная форма и состав могут влиять на восприятие… но я не предполагал, что эффект будет столь радикальным».

«Ты создал дверь?» — спросила Алиса.

«Нет. Скорее, я нашел трещину. Случайно. Я проводил измерения, когда впервые увидел… другое отражение. Сперва подумал, что это галлюцинация от переутомления. Но оно возвращалось. А потом появилась ты».

Алиса рассказала ему о тетушке Евдокии. О том, что зеркало стояло в этом доме всегда. Артем заинтересовался.

«1899 год… — написал он, задумавшись. — Твоя тетушка, если бы она жила в мое время, была бы совсем юной девушкой. Возможно, наши миры как-то связаны через это место, через эту точку в пространстве».

Он был логичен и методичен в своих предположениях, и это успокаивало Алису. Его научный подход делал безумие происходящего почти приемлемым.

Но их общение не ограничивалось обменом фактами. Постепенно, исподволь, в него начала просачиваться личная, сокровенная информация. Сначала на безопасной территории.

«Какая твоя любимая музыка?» — спросила она как-то, показав ему на ухо свои беспроводные наушники.

Он пожал плечами. «Чайковский. Рахманинов. Бетховен. А у тебя?»

«У нас музыка очень разная. Есть такая, где нет скрипок и фортепиано, а есть электронные биты. Я включу тебе как-нибудь… если смогу».

Он улыбнулся скептически, и в его улыбке было столько тепла, что у Алисы защемило сердце.

«А что ты любишь читать?» — поинтересовался он.

«Сейчас мало кто читает толстые романы, — призналась она. — Все в телефонах. Но я люблю Бунина. Наверное, он твой современник?»

«Бунин? — удивился Артем. — Слышал о таком. Молодой писатель, подает надежды. А я перечитываю Толстого. «Анну Каренину».

«Я обожаю эту книгу!» — чуть не вскрикнула Алиса, забыв, что он ее не слышит, и торопливо написала это в блокноте.

Они говорили о простых вещах. О том, как пахнет весенний дождь (оказывалось, в его времени он пах так же). О вкусе свежеиспеченного хлеба. О том, как грустно бывает иногда осенью. И в этих простых вещах открывалась бездна понимания. Они были разными, из разных эпох, но что-то главное в них совпадало. Одиночество. Острая, пытливая жажда познания. И все более крепнущее чувство, что они нашли друг друга не случайно.

Как-то раз Алиса принесла в гостиную ноутбук. Она долго сомневалась, но желание доказать ему, что она не шутит, пересилило. Когда Артем появился, она открыла заранее подготовленный файл — видеозапись стартового взлета космического корабля.

Она повернула экран к зеркалу. Артем смотрел, и его лицо постепенно менялось от скептицизма к изумлению, а затем к благоговейному ужасу. Он видел, как огромная, созданная людьми махина отрывается от земли и уходит в небо, оставляя за собой шлейф огня. Он видел кадры с орбиты, голубой шар Земли в черной бездне космоса.

Когда видео закончилось, он несколько минут просто сидел, уставившись в пустоту. Потом медленно поднялся, подошел к зеркалу и прижал к нему ладонь. Его лицо было бледным. Он написал только одно слово: «Как?»

Алиса улыбнулась, чувствуя странную гордость за свое человечество. «Наука, Артем. Твоя наука. Она сделала огромный шаг вперед».

Он кивнул, все еще находясь под впечатлением. Потом написал: «Это одновременно прекрасно и ужасающе. Ваша сила… она кажется безграничной».

«Не безграничной, — честно ответила Алиса. — Мы все так же одиноки и так же ищем ответы. Как и ты».

После этого случая барьер между ними окончательно рухнул. Он перестал видеть в ней диковинку из будущего и начал видеть просто женщину. Женщину, которая заставляет его забыть о времени.

Однажды вечером Алиса была особенно подавлена. На работе случился крупный скандал, один из ее проектов провалился, и начальник устроил разнос при всем коллективе. Она чувствовала себя униженной и никому не нужной. Она сидела перед зеркалом, свернувшись калачиком в кресле, и не писала ему ничего, просто смотрела на его отражение, ища в нем утешения.

Он понял. Он всегда понимал без слов. Он не стал задавать вопросов. Он просто сел напротив, в своем кресле, и начал рисовать. Он рисовал ее. Ее профиль, склоненный к коленям, прядь волос, выбившуюся из неудачного пучка, печаль в ее глазах, которую он, казалось, чувствовал сквозь стекло. Он рисовал долго, с сосредоточенным, нежным выражением лица.

Потом он подошел и показал ей рисунок. Это был не просто набросок. Это был портрет, выполненный с удивительным мастерством. Он поймал не только ее черты, но и ее состояние. Грусть, усталость, и где-то в глубине — упрямую искру надежды. Он сделал ее красивой в ее печали.

Алиса смотрела на портрет, и комок подступил к горлу. Никто и никогда не видел ее такой. Настоящей. Никто не тратил столько времени и внимания, чтобы просто понять, что она чувствует. Она подняла на него глаза, и по ее щеке скатилась слеза.

Увидев это, Артем встревожился. Он засуетился, сделал жест, словно хочет стереть эту слезу, но его пальцы уперлись в холодное стекло. Выражение его лица было таким беспомощным и полным сострадания, что Алиса сквозь слезы улыбнулась и покачала головой: «Все хорошо».

Она написала ему: «Спасибо. Это самый прекрасный подарок, который мне кто-либо делал».

Он улыбнулся облегченно и написал: «Я бы хотел передать его тебе. В руки».

Эта фраза повисла в воздухе между ними, напомнив о главном — о непреодолимой преграде. Они могли видеть друг друга, общаться, делиться самыми сокровенными мыслями, но не могли прикоснуться. Не могли обнять в минуту отчаяния или дотронуться до руки в знак поддержки.

С этого дня между ними начало расти новое, тревожное и сладкое напряжение. Алиса ловила себя на том, что задерживает взгляд на его руках, на линии губ, когда он улыбается. Она начала замечать, как его взгляд задерживается на ее волосах, на шее, на губах, когда она говорит (вернее, беззвучно артикулирует слова для него). Это было влечение. Острое, физическое, невозможное и оттого еще более желанное.

Он чувствовал то же самое. Она видела это по тому, как он порой замолкал посреди фразы, просто глядя на нее. По тому, как его пальцы сжимали карандаш чуть крепче, когда их взгляды встречались и замирали в немом диалоге, гораздо более красноречивом, чем все написанные слова.

Однажды ночью, когда за окном бушевала гроза, а в комнате освещение состояло лишь из дрожащего пламени единственной свечи, это напряжение достигло пика. Алиса стояла совсем близко к зеркалу. Он — на своей стороне. Они смотрели друг на друга, и воздух, казалось, трещал от статического электричества, идущего не от грозы, а от них самих.

Медленно, словно в гипнотическом трансе, Алиса подняла руку и прижала ладонь к холодному стеклу точно напротив своего сердца. Она смотрела ему в глаза, и в них был и вопрос, и приглашение, и вся та тоска по прикосновению, что копилась в ней все эти недели.

Артем замер на мгновение, его глаза потемнели. Затем он повторил ее жест. Его большая, сильная рука с длинными пальцами прижалась к стеклу с его стороны. Их ладони совпали идеально, разделенные лишь тонким слоем серебра и столетием.

Они стояли так, не двигаясь. Алиса закрыла глаза, пытаясь представить тепло его кожи, пульсацию крови в его венах. Она почти чувствовала его. Почти. Холод стекла был безжалостным напоминанием о реальности.

Когда она открыла глаза, она увидела, что он что-то говорит. Медленно, внятно, глядя прямо на нее. Она прочла по губам. Всего три слова. Но этих трех слов было достаточно, чтобы мир перевернулся.

«Я… тебя… люблю».

Сердце Алисы остановилось, а затем забилось с такой силой, что ей показалось, оно вырвется из груди. Она не сомневалась в его чувствах, но услышать — вернее, увидеть — это признание было совсем другим. Это было ошеломляюще.

Она не могла ответить письменно. Руки дрожали. Она лишь кивнула, прижимая ладонь к стеклу еще сильнее, и беззвучно прошептала то, что чувствовала сама, надеясь, что он поймет: «И я тебя».

Он понял. Его лицо озарила такая яркая, такая счастливая улыбка, что свеча в комнате Алисы показалась тусклым ночником в сравнении с ней. Он прижал лоб к стеклу напротив ее лба, и они стояли так, в немом, отчаянном объятии, пока свеча не догорела и комната не погрузилась во тьму, нарушаемую лишь вспышками молний.

На следующее утро Алиса проснулась с чувством, которого не испытывала никогда. Это была радость, смешанная с острой, физической болью. Она любила и была любима. Но ее возлюбленный был призраком из прошлого, человеком, который, возможно, уже давно умер в ее времени. Как могла иметь будущее любовь, у которой не могло быть не только завтра, но и вчера?

Она подошла к зеркалу. Оно было пустым, холодным и безмолвным. Но теперь она знала, что за этой холодностью скрывается живой, горячий, любящий ее человек. И это знание одновременно окрыляло и терзало ее.

Она решила действовать. Она не могла позволить, чтобы эта история закончилась, так и не начавшись по-настоящему. Если зеркало было дверью, значит, у этой двери должна быть ручка. Если это трещина, ее можно расширить.

Она вспомнила слова Артема о резонансных свойствах рамы. Может быть, ответ был не в стекле, а в этом темном, замысловато украшенном дереве? Она принялась изучать раму с маниакальной тщательностью, дюйм за дюймом, проводя пальцами по каждому завитку резьбы, каждому листочку, каждому крылышку фантастического зверя.

И вот, в самом низу, с обратной стороны одной из массивных ножек, ее пальцы нащупали то, что не было похоже на резной узор. Что-то маленькое, гладкое и холодное. Металлическое. Она наклонилась, заглянула и ахнула.

Это была маленькая, изящная замочная скважина. Почти незаметная, скрытая в пасти одного из резных грифонов.

Сердце ее заколотилось. Значит, у зеркала был ключ! Тот самый ключ, который, возможно, и открывал эту дверь между мирами. Ключ, который когда-то могла использовать тетушка Евдокия.

Где он? Где могла хранить его тетя Дуся?

Алиса вскочила на ноги, ее усталость и отчаяние как рукой сняло. Теперь у нее была цель. Найти ключ. Найти способ не просто говорить с Артемом, но и прикоснуться к нему.

Любовь дала ей надежду. И теперь эта надежда вела ее на поиски, от исхода которых зависело все.

Глава третья. Ключ от забвения

Надежда — штука коварная. Она может годами тлеть под слоем пепла будней, не давая ни света, ни тепла. А может вспыхнуть ослепительным пожаром от одной искры, выжигая дотла все страхи и сомнения. Искрой для Алисы стала та самая замочная скважина, крошечная, холодная щель в дереве, обещавшая больше, чем все сокровища мира.

Она отпрянула от зеркала, сердце колотилось где-то в горле, учащенно и громко. Ключ. Нужно найти ключ. Эта мысль заглушила все остальные, превратившись в навязчивую идею, в манию. Она окинула взглядом гостиную, и теперь комната виделась ей не просто интерьером, а гигантской головоломкой, запертым сундуком, где в одной из потаенных ячеек лежала разгадка.

С чего начать? Логика подсказывала, что искать нужно в личных вещах тетушки Евдокии. Алиса ринулась в кабинет, тот самый, где проводила первые дни, разбирая книги. Она принялась за работу с лихорадочной энергией, которую сама в себе не подозревала. Сейчас она была не архивариусом, а кладоискателем.

Книги летели с полок стопками. Она не просто переставляла их, а встряхивала каждую, заглядывала в переплеты, проверяя, не спрятано ли что-то между страниц или под кожаным корешком. Пыль столбом висела в воздухе, но Алиса ее не замечала. Она искала маленький, холодный предмет, который мог перевернуть всю ее жизнь.

Среди книг попадались и личные бумаги Евдокии Петровны. Счета, старые письма, вырезки из газет. Алиса просматривала их на ходу, отбрасывая в сторону. Ничего. Ни намека на ключ, ни упоминания о зеркале.

Она перебрала все ящики массивного письменного стола. Канцелярские принадлежности, перья, засохшие чернильницы, пачки писчей бумаги, старые фотографии в строгих рамках. На одной из них была запечатлена молодая Евдокия — высокая, стройная, с темными, собранными в пучок волосами и теми же пронзительными глазами. Она стояла у камина в той самой гостиной, и на заднем плане, в легкой дымке, угадывалось зеркало. Алиса пристально вгляделась в снимок. Не держит ли тетя что-то в руках? Нет, руки скрещены на груди. Выражение лица задумчивое, чуть печальное.

«Что ты знала? — мысленно спросила Алиса у женщины на фотографии. — Что ты видела в этом зеркале?»

Ответа, конечно, не последовало.

Часы пролетели незаметно. За окном давно стемнело. Алиса, вся в пыли, с растрепанными волосами, сидела на полу среди хаоса из книг и бумаг. Первый порыв отчаяния сменился холодной, методичной решимостью. Нужно систематизировать поиски. Квартира большая. Она не может перерыть все за день.

Она вспомнила про спальню тетушки. Та комната, в которую она до сих пор заходила с невольной робостью. Логово одинокой, замкнутой женщины. Возможно, ответ был там.

Спальня оказалась аскетичной, почти монашеской. Узкая кровать с деревянным изголовьем, комод, туалетный столик с трюмо, шкаф для одежды. Никаких излишеств. Алиса начала с комода. Белье, аккуратно сложенное, пахло нафталином и лавандой. Она перетрясла каждую складочку. Ничего.

Потом подошла к туалетному столику. На его поверхности лежала перламутровая щетка для волос, несколько пузырьков от духов. Ящики были заполнены мелкими женскими безделушками: шкатулка с пуговицами, коробочка с бусинами, заколки. И снова — ни намека на ключ.

Отчаявшись, Алиса отодвинула столик от стены. И тут ее взгляд упал на паркет под ним. Одна из дощечек казалась чуть светлее остальных, будто ее часто трогали. Сердце Алисы снова забилось чаще. Она нажала на край дощечки — и та легко поддалась, приподнявшись. Потайной тайник! Пусть и крошечный, размером с ладонь.

Внутри лежала небольшая, толстая тетрадь в кожаном переплете без каких-либо опознавательных знаков. И больше ничего. Ключа не было.

Разочарование ударило по Алисе с новой силой. Она чуть не расплакалась от усталости и бессилия. Но тетрадь манила ее. Она села на край кровати, зажгла настольную лампу и открыла первую страницу.

Почерк был знакомым — тем самым, витиеватым, который она видела в редких открытках от тетушки. Но здесь буквы были более нервными, порывистыми.

«Сегодня снова видела его. Стоит у дивана, смотрит. Кажется, он пытается что-то сказать. Но я не слышу. Я никогда не услышу. Почему? Почему мы обречены на эту пытку? Видеть, но не слышать, не чувствовать…»

Алиса замерла, сжимая страницы так, что костяшки пальцев побелели. Тетушка Евдокия тоже его видела! Видела Артема! Или… может быть, не его? Она перевернула страницу.

«Он физик. Его зовут Артем. Узнала сегодня. Он написал свое имя на листке. Мы общаемся записками. Он из 1899 года. Для него я — призрак из будущего. Странно, я всегда чувствовала, что это зеркало — не просто стекло. Бабушка говорила, что в нашей семье есть дар. И проклятие. Теперь я понимаю, что она имела в виду».

Алиса лихорадочно читала, проглатывая строчки. Дневник Евдокии был хроникой ее собственного, зеркального романа. Она описывала те же чувства, ту же надежду, то же отчаяние. Она влюбилась в человека из прошлого, так же, как и Алиса.

«Он подарил мне свой портрет. Нарисовал сам. Я спрятала его в самой надежной шкатулке. Не могу никому показать. Кто поверит? Все решат, что я сошла с ума. Иногда я и сама в этом сомневаюсь».

Портрет! Алиса вспомнила рисунок, который Артем сделал для нее. Значит, он и для тетушки рисовал? Ей стало не по себе от этой мысли. Ревность? Нет, скорее, странное чувство общности, сестринской связи через время. Они обе прошли через одно и то же.

«Сегодня попробовали нечто новое. Я принесла к зеркалу маленький колокольчик. Позвонила. Он в своем мире не услышал, конечно. Но увидел, как он дрожит. Потом он принес свой колокольчик, серебряный. И я увидела, как он звонит. Мы поняли — вибрации! Мы не можем передать звук, но можем передать вибрацию через стекло! Это что-то меняет. Мы можем общаться не только записками».

Алиса отложила дневник, ее ум лихорадочно работал. Вибрации! Это была новая ниточка. Она побежала в гостиную. Артем еще не появлялся. Она нашла на камине маленькую бронзовую статуэтку и поставила ее на стекло зеркала, прямо в центре. Сама села напротив и стала ждать.

Прошло около полчаса, может больше. Алиса уже начала дремать, сидя в кресле, как вдруг воздух в зеркале заколебался. Появился Артем. Он выглядел уставшим, его сюртук был расстегнут, волосы в беспорядке. Увидев ее, он улыбнулся, но улыбка была грустной. Затем его взгляд упал на статуэтку, стоящую на стекле с ее стороны. Он нахмурился, не понимая.

Алиса подошла к зеркалу и ткнула пальцем в статуэтку, потом посмотрела на него вопросительно. Он пожал плечами. Тогда она легонько стукнула по статуэтке ногтем. Бронза издала тихий, но четкий звук. И в тот же миг Артем вздрогнул и уставился на стекло перед собой. Он не услышал звук, но он увидел или почувствовал вибрацию! Его лицо просияло. Он быстро что-то написал в своем блокноте и прижал к стеклу: «Ты чувствуешь? Вибрацию?»

Алиса кивнула, сияя. Она стукнула по статуэтке еще раз — один удар. Потом два. Потом три. Артем внимательно следил, затем повторил ее ритм, постучав костяшками пальцев по стеклу с своей стороны. Они не слышали друг друга, но чувствовали этот диалог на уровне тактильных ощущений, крошечных сотрясений, передававшихся через барьер. Это было невероятно интимно. Более интимно, чем записки.

Они провели так больше часа, разрабатывая примитивный код. Один удар — «да». Два — «нет». Три — «я здесь». Длинная серия — «я скучаю». Артем, как ученый, был в восторге. Его усталость как рукой сняло. Он что-то быстро чертил в своем блокноте, вероятно, фиксируя их открытие.

Потом он вдруг положил блокнот и посмотрел на нее с таким выражением, от которого у Алисы перехватило дыхание. Он медленно поднес руку к стеклу и, глядя ей прямо в глаза, постучал пять раз. Затем повторил. Пять. Пять. Пять.

Они не договаривались о значении пяти ударов. Но Алиса поняла. Она прочла это в его глазах. Пять букв. «Любовь».

Она прижала свою ладонь к стеклу напротив его руки и повторила его ритм. Пять ударов кончиками пальцев. Да. Любовь. Это было именно оно.

Когда он исчез, растворившись в привычной уже дымке, Алиса вернулась в спальню к дневнику. Ей нужно было знать больше. Гораздо больше.

«Он говорит, что зеркало — это мост, созданный резонансом. Что рама — не просто украшение, а сложный резонатор, настроенный на частоту, которая совпадает с частотой… чего? Пространства-времени? Он пытается объяснить своими формулами, но я плохо понимаю. Главное, он верит, что этот мост можно усилить. Что можно сделать больше, чем просто видеть и писать. Он ищет способ. Говорит, что ключ — это не просто физический предмет, а символ. Ключ к пониманию процесса».

Алиса перевернула страницу. Следующая запись была сделана другим почерком — более рваным, нервным.

«Сегодня случилось нечто ужасное. Я попробовала повторить один из его экспериментов. Принесла к зеркалу сильный магнит. Когда я поднесла его к раме, стекло… взвыло. Не звук, а вибрация, такая сильная, что у меня зазвенело в ушах. А в зеркале… я увидела не его, а какой-то хаос. Искаженные лица, вспышки света, будто буря. А потом… потом я увидела его. Он был на полу, он кричал, но я не слышала. У него шла кровь из носа. Я чуть не сошла с ума от ужаса. Я убрала магнит, и все постепенно успокоилась. Он позже появился, бледный, но живой. Сказал, что я чуть не разорвала ткань реальности. Мы играли с огнем. Мы можем все разрушить».

Алиса сглотнула. Значит, были и опасности. Зеркало было не просто окном, а хрупким механизмом, игрушкой в руках невежд, которая могла обернуться катастрофой.

Она читала дальше, и с каждой страницей история любви Евдокии и Артема раскрывалась перед ней во всей своей трагической красоте. Они были так же безнадежны, как и она с ним. Они искали способ, ломали голову над формулами, проводили опыты, рискуя всем.

И вот, ближе к концу тетради, Алиса наткнулась на запись, которая заставила ее сердце замерзнуть.

«Он нашел способ. Теоретически. Говорит, что нужен не ключ, чтобы открыть дверь. Дверь уже открыта. Нужен якорь. Предмет, который существует в обоих мирах одновременно и резонирует на одной частоте с зеркалом. Такой предмет станет точкой стабилизации, мост перестанет быть хрупким и… откроется полностью. Но где взять такой предмет? Он говорит, что, возможно, его можно создать. Но на это нужны годы. А времени у нас нет. Я чувствую, что заболеваю. Доктор говорит, что легкие… Неважно. Я умру, так и не прикоснувшись к нему. Так и не перешагнув порог».