Бесплатный фрагмент - Женщина и тайны звезд

Благодарю за поддержку моих родных и близких, прошедших со мной долгий путь рождения этой книги.

---

Уважаемый читатель!

Однажды ночью я неожиданно взялась за перо. Слова приходили словно из неоткуда. Стало понятно, что рождается книга и она обладает собственной музыкой. Если её звучание совпадёт с музыкой твоего сердца, значит она написана для тебя.

Эту книгу я посвящаю Женщине как сокровищу мироздания. Для меня счастье знать, что каждая из нас способна утвердить в себе то сакральное семя истины, которое никогда не покидало нашей души, а было союзником и наставником в любые времена.

Всплывает в памяти стихотворение Дмитрия Чернышова, которое удивительно перекликается со смыслом этой книги:

У женщины с крыльями небо шире,

Реальность пластичнее, сила тоньше.

У женщины с крыльями в этом мире

Пространство полёта намного больше.

У женщины с крыльями есть опора

На внутренний свет и свою природу.

У женщины с крыльями в сердце море

Любви безусловной, святые воды.

У женщины с крыльями дар великий:

Других исцеляя, обнять крылами.

У женщины с крыльями многоликой —

Праматери сила, поток и пламя.

У женщины с крыльями много воли,

Свободы в походке, поступках, мыслях.

У женщины с крыльями мрак неволи

Был преобразован в сознании чистом.

---

У женщины с крыльями вдохновение —

Быть выше общественных наслоений.

У женщины с крыльями возрождение

От матричных схем, чужеродных мнений.

У женщины с крыльями путь особый

На этой Земле и мечты живые.

Для женщины с крыльями важно, чтобы

С небесным свивались дела земные.

У женщины с крыльями есть мужчина —

Внутри и в реальности исцелённой.

У женщины с крыльями есть причина

И право любить и творить влюблённой.

У женщины с крыльями сила слова,

И вера в себя, и благословение.

«Я женщина с крыльями», — скажешь снова

И миру подаришь своё рождение.

Я проводник и ученик, такой же, как и многие из вас. Я познаю себя и раскрываю свои возможности день за днём, вспоминая, кто я есть на самом деле в своей истинной природе и предназначении. Дольмены помогают мне на пути распаковки и осмысления полученных знаний.

Вам тоже предстоит разобраться в лабиринтах своей души и понять, кто Вы и зачем на этой планете, если для Вас это актуально.

Книга предназначена для широкого круга читателей, в том числе, для поколения Y, вступающего во взрослую жизнь.

---

Твои глаза знают одну реальность,

тогда как твоё сердце не столь опрометчиво

и не ограничивает себя

виденьем лишь одной определённости.

Глава I

Они расположились на пологой горе, утомлённые дорогой. В свете мерцающих звёзд и полноликой луны она вглядывалась в родные глаза, наполненные миллионом миров, танцующих в бескрайнем просторе его Вселенной. Она лежала полуобнажённая и влекомая, устроив голову на его бедро и видела их общую сердцевину, пронзённую жизнью. Он гладил её волосы, что-то пел, окутанный бархатом ночи и смотрел в даль, созерцая будущее…

Они двигались на лошадях тайными тропами, под звенящим куполом неба и их сердца бились в такт, а волосы развивались в серебряном свете луны под переливы кетцалей и пересмешников. Это был их мир, их особое пространство глубокой связи с землей, с её первозданной силой, вскормившей их душу и плоть.

Любовь была одним дыханием на двоих. И каждый дышал полной грудью, понимая принцип сообщающихся сосудов и каждый знал — завтра будет их новый день…

                                         * * *

Анет спала, когда в её комнату вошёл отец. Он недовольно посмотрел на свернувшееся калачиком тельце и прогремел, глядя в окно:

— Анет, я говорил тебе, не спи так долго! Уже утро, а ты всё ещё тянешься и носом не ведёшь. Вставай, негодная! — Анет, сонно потирая глаза, пыталась понять резкую перемену между сном и явью, которые столь разительно отличались не в пользу последней, где резал слух властный голос отца: — Тебе мало было вчера опозорить меня и матушку? Да ещё в пасхальную неделю! Ты думаешь, можно взять и выбросить всё, что мы для тебя сделали? Нет, Анет! Думай, прежде чем что-либо сказать другим! Надо же, вздумала перечить отцу! Вот возьму прут, и всю твою спесивость как рукой снимет!

Анет еле сдерживалась, чтобы не расплакаться, уткнувшись в подушку.

— Нет, батюшка, вы не так меня поняли, — бормотала она, выбираясь из-под одеяла, — я и не думала как-то огорчать вас с матушкой, хотела просто сказать, что мне неприятно слышать, когда искажают правду о Христе и его учениках.

— Что?! — закричал отец, — да кто ты такая, чтобы судить об этом? Я сказал: «Проклятые убийцы Христа — его ученики». И я порочу Христа? Да кто ты есть, чтоб говорить мне такое?!

— Батюшка, почему, зная сердцем правду о Христе, люди сами в неё не верят? Поймите же, не было для Христа ничего неизвестного. Он выбрал их. Он знал об этом. Его воля! Он принёс жертву, но жертвой не был! — Анет так отчаянно произнесла последние слова, что отец буквально выскочил из её комнаты, громко хлопнув дверью.

Девочка сидела опустив голову, и солёные слёзы катились по её бледным щекам. Фигура отца напомнила ей сейчас старый оживший вулкан, взорвавшийся раскалённой лавой и утверждающий свою власть бескомпромиссно и грубо. Такую огнедышащую гору она видела на картинках в книге, с интересом читая про её необузданный характер и способности.

Анет долго не спускалась к завтраку, и мать, заметив это, послала горничную проверить, не случилось ли чего дурного. Та вернулась растерянная и удивлённая:

— Вашей дочери нет в комнате.

Мать окинула задумчивым взглядом гостиную и произнесла:

— Наверно, она на сеновале, около своих кроликов. Беги туда, накажи, чтобы немедленно пришла ко мне.

Горничная мигом вернулась и объявила:

— Её и там нет, матушка. Ума не приложу, где искать.

Мать быстро встала, отложив шитьё в сторону.

— Где же эта бездельница? Всё утро думаю, как усмирить её норов. Управы на неё нет!

Мать быстро надела накидку и вышла во двор. День был тёплый, хоть и пасмурный. Она прошлась вдоль забора, размышляя, видимо, о предстоящем разговоре с дочерью, и вдруг увидела невероятно счастливую Анет, входящую в калитку с букетом луговых цветов.

— Мама, посмотрите, кого я нашла! — воскликнула дочь, доставая из кармана маленького птенчика. — Он выпал из гнезда. Я покормлю его и согрею. Малыш непременно вырастет и станет летать. Я смогу, мамочка! — и аккуратно положила птенчика обратно, опустив в карман и цветочек из букета.

Мать недовольно посмотрела в сторону Анет, словно эта девчушка действовала на неё удручающе. В глазах дочери она чувствовала какую-то необузданную силу и власть над собой и, вспоминая своё благочестивое поведение в детстве, словно ждала подвоха от своей непредсказуемой и непоседливой наследницы.

— Я наказывала утром быть дома и завтракать со всеми, как это положено в приличной семье! А у тебя одни глупости на уме: то цветы, то барашки, то кролики. Теперь вот это, — с брезгливым видом мать указала пальцем на карман платьица дочери. — А знаешь ли ты, что он и дня не проживёт без мошек и комаров всяких. Он не ест то, что ты станешь ему давать, — с гневной уверенностью добавила она.

— Знаю! — подхватила счастливая Анет, — он ест жучков, червячков и всякое такое. Я их дам ему.

Мать резко взмахнула руками и стремительно направилась в дом. «Утром опять довела отца, ищи её бог знает где. Я знала, что с этой девчонкой сладу не будет. Хорошо, что отец на службе, на всю округу грохотали бы эти вечные скандалы да крики», — недовольно ворчала она себе под нос, быстрым шагом удаляясь в сторону дома. Стройное, сухое тело женщины напоминало ещё не старую, но весьма утомлённую жизнью борзую. Её повседневные старания проявлялись в отчаянных попытках выстроить всё пристойно и не упасть в грязь лицом перед соседями и знакомыми. Она всеми силами утверждала своё значимое положение в уважаемом обществе и боялась даже ненадолго утратить контроль в доме. Анет замечала это каким-то детским чутьём и никак не соглашалась быть частью этой игры. Она знала, что всё в этом мире принадлежит ей также, как и другим, и каждый раз выходила из воды сухой, уводя с собой всех домочадцев, с которыми играла и бегала по всей округе, пока не получала очередную взбучку от родителей. Домочадцами считались и дети двух женщин, которые помогали матери по хозяйству и жили рядом, в небольшом доме, разделённом на две половины. Старший из них следил за домом по мужской части: заготавливал сено и корм для всей живности, что держали хозяева, а две девчушки, восьми и двенадцати лет, ухаживали за животными и помогали на кухне. Надо сказать, что их родители удивительно нежно относились к Анет и её проказам, которые таковыми и назвать было сложно. И никто не знал, где её новое «логово» и какой план приготовила она на этот день.

Дети играли, мечтали, строили планы, пока не приходил отец. Он разгонял дружную компанию и обещал всех выгнать. По счастливому стечению обстоятельств его часто не было дома, а потому мать хоть и ставила запреты, но уследить за всем всё же не успевала. Она регулярно ходила в церковь, и церковные дела отнимали много времени: вела какие-то счета, занималась благотворительностью, которая занимала далеко не последнее место в её жизни, как и у большинства прихожан. Забот хватало: строили дома в округе, засевали много земли, помогая нуждающимся и одиноким излишками урожая. Дети часто были предоставлены сами себе.

Анет не знала покоя в творческих поисках, расцвечивая свою жизнь новыми красками придуманных игр. Дети играли в королей и придворных, в зверей и охотников, в мореплавателей и кладоискателей, создавая интригу чувств и событий, которую желали испытать в жизни. Но больше всего девочка любила возиться с животными, которые притягивались к ней отовсюду, стоило ей только выйти во двор. В них она всегда чувствовала безмолвную поддержку, естественную силу и гармонию. Играя на сеновале с кроликами, дети часто теряли счёт времени, получая очередную порцию нотаций от старших, но исправиться в этом вопросе было выше их сил. Они устраивали из сена замки и заборы, делали дороги и мосты, наряжали кроликов в яркие одеяния и сами служили у них на посылках. Анет нередко засыпала за увлекательным занятием с пушистым комочком. Особым удовольствием для неё было кормить животных и чистить их шёрстку. Мать не приветствовала подобные увлечения, наблюдая её растрёпанный вид и улавливая специфический запах, который источали её наряды. Она считала пустой тратой времени просиживать с животными и болтаться со сверстниками вместо того, чтобы заниматься своим образованием и быть полезной родителям, и потому Анет нередко оставляли взаперти, наказывая прочесть очередную нравоучительную книжку.

Так шли годы. Дети росли, менялись игры, но любовь к животным проходила красной нитью через событийный поток жизни, наполняя простой человеческой радостью дни Анет. К восемнадцати годам она превратилась в девушку достойную восхищения. Её гибкое изящное тело уже имело вполне выразительные формы. Оттенки серо-зелёных живых глаз подчёркивали бойкий характер, а роскошные тёмно-русые волосы, спускающиеся почти до талии или собранные в тугую косу, останавливали на себе взгляды прохожих. Анет не гордилась своей красотой, напротив, считала, что данное природой — это благо проходящее, а главное то, что не подвержено коррозии времени, и это главное нужно в себе воспитать, вознести и укрепить «во весь рост», и всячески давала понять это появляющимся ухажёрам, проявляя скромность и некоторое безразличие.

Со временем родительский дом становился всё большей обузой для Анет и её неуёмной натуры, требующей жить и поглощать каждый миг жадно и смело. Всё чаще она задумывалась о том времени, когда появится возможность в полной мере вдохнуть воздух свободы и не нужно будет выполнять чьи-то бессмысленные указания, и уж тем более не тратить свою жизнь на поиски признания и лести, что рассыпали её родители другим, вероятно, ожидая подобного обращения.

Время ускоряло свой бег. Учителя, которые занимались с Анет разными науками, чаще наводили на неё тоску, чем внушали интерес и глубокую тягу к своему предмету. Гораздо охотней она собирала «бриллианты образов» и практические знания в которые погружала её жизнь. Наблюдательность и тонкий ум девушки всегда находили возможность по достоинству оценить истинное великолепие этого мира, который тянул её к себе гораздо больше, чем сухое заучивание фраз и бессмысленные расчёты. К слову сказать, она превосходно играла на фортепиано и проявляла успехи в изучении языков. Она верила, что настанет день, когда жизнь проверит её таланты или даже востребует их в полной мере. И такой день настал.

Однажды в дверь их дома постучали, и в прихожей послышался мужской голос:

— Здесь живёт некая Изольда Браун?

— Да, конечно, — ответила горничная, поправляя фартук.

— Тогда передайте ей это письмо.

Горничная поблагодарила, дав на чай посыльному, и тут же принесла письмо в гостиную, где хозяйка сидела в кресле и читала книгу. Последняя открыла конверт, достала письмо и погрузилась в чтение, не замечая ничего вокруг. Тяжёлые капли её слёз медленно падали из глаз, растекаясь по листам, которые она держала в руке.

Анет была крайне удивлена: чтобы мать плакала, да ещё здесь, в гостиной, где и уединение-то было вряд ли возможно. Это было загадкой.

— Мама, я могу спросить, что случилось? — поинтересовалась она.

Мать бросила письмо на стол и закрыла лицо руками. Анет подошла и ласково погладила её по волосам.

— Я знала, что жизнь будет несправедлива и жестока к моим мольбам, я знала, — запричитала мать.

— Мама, что-то произошло? Вы можете мне сказать? — осторожно спросила Анет.

— Дитя моё, мой отчим, твой не по крови, но всё же дед, покончил жизнь самоубийством. Это из ряда вон выходящее. Да, я порой желала его смерти, будучи ребёнком, но теперь и представить не могла, что так всё обернётся… тяжело и стыдно. — По щекам матери струйками стекали слёзы, и казалось, что боль души сделала её на мгновение любящей и близкой.

— Мама, это ужасно — знать, что твой близкий человек так отчаянно покинул этот мир, безвременно и одиноко. Именно это вызвало бурю ваших эмоций?

Мать отвернулась, взяла со стола платок и обтёрла им заплаканное лицо.

— Я не знала лучшего, пока росла с ним. И многое приходилось прятать от глаз родственников, ведь все уважали этого человека и даже боялись. Но мне хотелось намного чаще ощущать сладостные минуты счастья, когда он возвращался домой и привозил нам с сестрой немного гостинцев: сладких ягод, фруктов или орехов. Даже кружево однажды купил для платья. Все были в восторге, ведь так редко видели его щедрость и доброе расположение. Мать часто сердилась на него, хотя виду не показывала. Ей было страшно проявлять свои чувства, так как прекрасно видела и понимала, что и она, и её дети вряд ли являются подарками для её хмурого мужа, который только и делал, что терпел их вопли да капризы.

Мать замолкла и стала шмыгать носом, как будто, взяв паузу в разговоре, готовилась сказать что-то важное и, может быть, поворотное, и тут Анет произнесла:

— Я знаю, мама, вы сами не раз говорили, что надо жить с честью, вынося все горести, уготованные судьбой. Вы жили так, и слава богу. Я благодарна вам и скажу одно: простите его душу, он выбрал свой крест, хотя нести его будет весь род его.

— Знаешь, дочь, я скажу тебе ещё кое-что. Мрак моей жизни не закончился на отчиме. Мой муж и твой отец стал поднимать на меня руку ещё в молодости. Он бил меня плетью, считая, что именно так воспитывают своих жён — наказывая за любой проступок.

Ошеломлённая новостью Анет даже села:

— Ма-а-ма… разве это возможно? Он любил вас?

— Нет, он любил ту, что водила с ним танцы да пела, как соловей перед заутреней. А я.… он женился, не видя перспективы с другой. Ведь она выбрала какого-то мичмана, кажется.

Молчание казалось вечным. В голове Анет не укладывался позор и страх, который пришлось испытать её матери. Она знала, что быть с человеком, который способен на такое, — унижение как своего достоинства, так и всех прекрасных чувств к нему, которые, возможно, когда-то и были в её душе. Мать молчала. Анет провела рукой по лбу и задала ещё один интересующий её вопрос:

— Скажите, а вы когда-нибудь думали уйти, прервать это унижение и боль?

Мать опустила голову, а потом, гордо взметнув её, воскликнула:

— Нет! Ни разу! Я должна была чтить все каноны и быть примерной женой и матерью.

— Должна? — удивилась Анет, — кому?

Изольда Браун прикрыла глаза, но это тихое мгновение захлестнуло новой волной отчаянного крика:

— Я должна Творцу и своему мужу! Быть покорной и благочестивой — вот ноша женщины!

Анет не нашла слов, чтобы возразить убеждениям матери. Да и стремление последней к оправданию своей ноши было столь велико, что ещё мгновение, и она могла бы окончательно осложнить их отношения, что вовсе не входило в её планы, да ещё в такую минуту.

— Хорошо, — сказала дочь, — я поняла. Тогда почему вдруг вы открылись мне сейчас? Вы понесли утрату, и тут я слышу такое… Есть ли связь между этими событиями?

— Есть. Я рассказала тебе об этом потому, что завтра твоя мать закажет молебен по усопшему, а после сорока дней выберет время и час, когда сможет отправиться покупать тебе обручальное кольцо и свадебное платье. Тебе остаётся нести свою ношу, быть верной и любить того, кого мы выбрали тебе в мужья.

Анет, наверно, грохнулась бы со стула, если бы мать не ухватила её за плечо, проворно усадив обратно.

— Я скажу тебе, дочь: если ты не выполнишь нашу волю, то и нам из-за тебя не будет благ и почитания. Выйти замуж за почтенного и уважаемого человека — счастье и удача вне всяких сомнений! И имей в виду: твоё глупое упрямство и спесивость не должны стать препятствием в таком важном деле.

Ночь была беспокойной: Анет то вздрагивала, нервно дыша, то бормотала в полусне что-то невнятное. Её сон был поверхностным и рваным. Совершенно обессиленная ночными кошмарами, она поняла, что утро не принесло облегчения, а, наоборот, увеличило её непомерное бремя. Месяц пролетел как в кошмарном сне и ничем не изменил удручающее положение девушки, не желающей стать женой человека, который был назначен ей в суженые. Она зажгла свечу и помолилась. Наверно, Анет была бы не Анет, если бы не начала вытеснять отчаянье, настигшее её, как цунами, твёрдой верой в мудрое покровительство всех тех сил, которые с самого раннего детства она привыкла считать своими защитниками и маяками.

Утро ещё только набирало силу, когда в комнату вошла мать и, упрекая дочь в медлительности, «утешила»:

— Денёк обещает быть жарким — предсвадебные хлопоты ждёт каждая молодая девушка. Ты будешь великолепна в любом наряде, будь то холщовая одежда или царское платье.

Анет молчала. Мать превратилась для неё в странную героиню какой-то пьесы, из тех, что увидишь на сцене в замшелом театре, словно в другой реальности, играющей свою важную роль для себя и только. Девушка понимала, что её жизнь изменилась, словно по мановению волшебной палочки, и это данность, которую нужно принять.

Отдав некоторые распоряжения, мать спустилась вниз в предвкушении поездки за нарядами и украшениями. Остановившись перед зеркалом, чтобы поправить волосы, она довольно произнесла:

— Скоро нас всех ждёт событие, которое многое изменит в нашей жизни, став предвестником больших перемен.

Изольда Браун была в приподнятом настроении и с нетерпением ждала, когда же дочь соизволит выйти из своей комнаты, но та не спускалась, тогда она позвала мужа, выражая своё волнение по поводу отсутствия Анет. Всё это уже начинало выводить её из себя, как вдруг девушка вышла к родителям и уверенно, с высоко поднятой головой объявила:

— Дорогие родители, я не обвиняю вас в усердии отдать меня замуж за человека доброго и порядочного, не хочу обидеть вас или отдалить от себя, но я не могу стать женой человека, которого не люблю. Моя жизнь — таинство. Я выйду замуж за того, кого выберет моё сердце. Он, в свою очередь, позовёт меня в жёны не из-за молодости и красоты, которыми наделили меня природа, а по велению своей души. Во взаимной любви я буду жить с любимым до тризны. Никто не сделает мою жизнь радостней и счастливей, чем зов сердца и воля Всевышнего.

Мать, не ожидавшая такого уверенного и спокойного отпора от дочери, услышав слова, которые резали ей слух, испугалась не на шутку и не сдержалась, срываясь на крик:

— Да что ты знаешь о любви, глупая?! Не смей плевать на наши традиции и договорённости! Я и твой отец выбрали тебе мужа!

— Будешь женой мистера Смола, и точка! — грозно отчеканил отец.

Анет выскочила из дома и скрылась из вида, сорвав намеченную родителями поездку за нарядами.

День приближался к закату, но Анет не возвращалась. Кто-то видел её в саду, говорили, что она, кажется, собиралась сходить к соседке за какой-то утварью, которой не нашлось в их доме. Солнце спускалось за горизонт, домочадцы и родные с ног сбились в поисках девушки, но она словно испарилась. Не вернулась она и ночью. Утром все разошлись по округе, поспрашивать людей, не знают ли чего, но всё безрезультатно. Поиски зашли в тупик. Прошли ещё сутки. Отец курил свой табак да нервно причмокивал, думая о чём-то одному ему известном, а мать только вздыхала да ненароком щурила глаз, как это бывало в преддверии очередного обострения подагры.

Всё становилось обыденным и хмурым в опустевшем доме, где Анет всегда играла какую-то незаменимую ангельскую роль — проникновенную и солнечную. Это место так и осталось пустым, как зияющая дыра в небе, утратившая свою яркую звёздочку.

Глава II

Анна, томно потягиваясь в постели, нежилась под одеялом, испытывая явное блаженство от простой возможности не решать множество задач, которые вырисовывала ей жизнь, не думать сегодня о проблемах, навалившихся на неё в конце недели, и чувствовать себя гусеничкой, которая явно не готова взлететь, превратившись во что-нибудь крылатое. Выходной! Каким долгожданным, каким желанным был этот день. «Да, сегодня я побуду просто гусеницей», — решила она, погружаясь в приятную дремоту.

Анна невольно вспомнила случай из своего детства с одной из таких красавиц. Тогда ей не было и десяти. Она лежала в больнице, а родители навещали её по вечерам. Однажды на дневной прогулке ей и встретилось это мохнатое чудо весьма внушительного размера. Гусеница, выползшая на тротуар, вероятно нежилась, подставляя бока первым солнечным лучам. Надо сказать, что бока у неё были знатные: ярко-красные, пушистые, с чёрными пятнышками сверху. Такой сочный экземпляр она видела впервые. Анна погрузилась в наблюдение, отслеживая каждое движение этого восхитительного создания, и не заметила, что со стороны приближался какой-то прохожий. Внезапно его нога в грубом ботинке резко раздавила гусеницу. Произошло это так стремительно, что Анна не сразу осознала, что её новой подруги больше нет. Беспощадный вояка в мужском обличии молча проследовал дальше, держа за спиной руки со сжатыми кулаками, а она так и стояла не в силах отвести взгляд от маленького мокрого пятнышка на асфальте. Потом она села на траву и так долго и отчаянно плакала, словно кончилось сегодня её детство вместе с той короткой и яркой жизнью гусеницы.

Её воспоминания прервал неожиданный звонок в прихожей.

— Ну, нет. Кого принесло? Только не сегодня… — раздражённо пробурчала Анна и, укутавшись в одеяло с головой, вновь закрыла глаза. Звонки повторились, потом в замке заскрежетал ключ. «Мама, — догадалась Анна, — это она может запросто вваливаться в мой дом, если мой телефон отключён. А если я не одна?»

— Знаю, знаю, что ты одна, — словно услышав мысли Анны, говорила мать, заходя в прихожую.

— Интересно, откуда ты это можешь знать?! — резко сбросив одеяло и подскочив на кровати, прокричала Анна.

— Потому что знаю твой характер. Вряд ли найдётся смельчак, который захочет быть рядом, — спокойно сказала мать, убирая принесённые продукты в холодильник.

— Ма-ма! — закатывая глаза, крикнула дочь, явно несогласная с такой постановкой вопроса, — когда захочу выйти замуж, я буду там без чьих-либо советов или предположений! Но поскольку мне это сейчас не нужно, то лежу здесь и хочу выспаться в свой выходной, и чтобы мне никто не мешал, и уж тем более не забивал мой холодильник всякой ерундой, которую я всё равно есть не буду.

— Посмотрим, — сказала мать, возвращаясь в прихожую. — Я не хотела нарушить твой покой в одиннадцать часов утра. Прости, меня уже нет. — Зинаида Викторовна направилась к двери.

— Да где они, эти мужики?! Разве что в музее остались на картинах! — прокричала Анна, бросив подушку вслед уходящей матери. «Бесят эти странные люди, которые иногда ещё являются и твоими родителями», — пробурчала она.

Сон как рукой сняло. Анна вновь забралась под одело, напрасно пытаясь вернуть себя в прежнее состояние.

«Какая же я дура, — подумала она, недовольно сползая с кровати и нащупывая ногами тапочки, — умею же я взорваться там, где можно просто промолчать и проявить терпение. Нет, видимо, гусеница я неубиваемая. Куда мне до бабочки? Эта работа вымотала меня окончательно». Анна испытала знакомое чувство вины перед матерью, плюхнувшись в кресло и автоматически включив телевизор, но тяжёлые мысли не давали покоя, щемя сердце. Через пару минут она выключила «кричащий ящик», нервно швырнув пульт на столик и разрыдалась, закрыв лицо руками.

В свои двадцать восемь лет Анна руководила консалтинговым агентством, которому, по большому счёту, отдавала всё своё время, ресурсы, чаянья и надежды. Она упорно и стремительно выстраивала карьеру, не скупясь на образование. Каждодневный труд, часто без нормального сна и полноценного отдыха, стал основой и смыслом её жизни. Двигаясь к своей цели, она надеялась в конечном итоге обрести все желаемые блага и место в обществе, что, вероятно, можно будет назвать простым словом счастье. «Когда же я была счастлива?» — вдруг подумала Анна, на мгновение перестав всхлипывать. Но вскоре поток слёз обрушился с новой силой. Она жалела себя, но вряд ли позволила бы кому-либо сделать то же самое. Когда рыдания стали затихать, выдавая очевидное положение вещей, Анна, обладавшая прекрасными аналитическим способностями, подвела короткий итог: «Я хороша собой, образована. У меня чудесный дом, приличная машина, друзья, работа… У меня всё в порядке, кроме одного — я перестала улыбаться…»

Конечно, улыбка была в арсенале безупречного специалиста. Анна улыбалась важным гостям, заказчикам, персоналу, владельцу компании и ещё многим нужным людям. Эта улыбка была, словно розочка на торте, созданная из масла с сахаром, окрашенных в нужный цвет, и не имела ничего общего с яркой и цветущей улыбкой, вызванной искренним и естественным чувством радости и способной осветить весь мир вокруг.

— Боже мой, что ждёт меня дальше в этом чудовищном водовороте встреч, обязательств, решений, отчётов, «заколачивания гвоздей» в головы тех, кто не соответствует, кто…

Анна осеклась и, словно осознав главное, затихла, а затем почти взвыла: «Со-от-вет-ство-вать!» — вот причина моей усталости, стервозности, гнева, одиночества и страха. Соответствовать заданным формам, стандартам, нормам и правилам, а значит и чьим-то ожиданиям, убеждениям и прочим надуманным условностям, в которые ты попадаешь, словно в паутину к огромному пауку, который так искусно дёргает за липкие и тягучие нити. Вот и становишься ты таким же пауком, лишь меньшего размера, создавая себе новых пауков-жертв, которые в результате пожирают друг друга, впрочем, как и себя самих, даже не замечая этого».

Анна вновь принялась было всхлипывать, как неожиданно вспомнила: «Мой сегодняшний сон… Я видела, — она пыталась вспомнить, но содержание сна расплывалось в сознании, словно дождевая вода на стекле. — Нет-нет, я хочу вернуться… Я чувствовала такую нереальную окрылённость и восторг, свободу и лёгкость… Бабочка! Я была словно бабочка… Но я не помню событий…».

Пытаясь вспомнить, что же всё-таки снилось, — Анна очнулась от своих недавних терзаний, которые в это мгновение показались ей чем-то вроде пыли на шкатулке с бриллиантами. Она неожиданно обрела глоток свежего воздуха, едва вспомнив о своём сне. «Ну уж нет, так просто я не сдамся, — задумчиво сказала она сама себе, — будет и на нашей улице… бабочка».

Через некоторое время Анна уже сидела в своей новенькой машине, направляясь прочь от многолюдных городских улиц. Выехав на трассу за пределы города, она сразу почувствовала облегчение и громко запела, радуясь такой возможности: «Я сегодня повелительница звёзд, королева всех полей и всех берёз», — Анна рассмеялась, неожиданно уловив манящую рифму, отметив, что накрыло её, по-видимому, основательно и метко: таких спонтанных шагов она не делала с юности.

Путь Анны лежал на малую родину — в небольшой посёлок примерно в ста восьмидесяти километрах от города. Осматривая уже знакомые пейзажи окрестностей, она подумала: «Я ведь не была здесь сто лет, хотя душа так давно рвётся в родные места, к знакомым улицам, на могилу отца. Помогала ли я ей осуществить желанное?» Анна всем своим существом чувствовала волнующую радость, которая тёплым потоком спускалась к самым кончикам её тонких пальцев, крепко сжимающих руль автомобиля. «В следующий раз обязательно возьму с собой маму, — проговорила она вслух, — а пока пусть это будет разведывательный десант в моём лице». — Эти слова были последними из того, что помнила Анна, очнувшись в реанимации районной больницы через сутки.

Шокированная своим новым состоянием, в окружении проводков, трубок и разных приборов, она пыталась понять, как здесь очутилась и почему. Медсестра, заметив, что пациентка открыла глаза, позвала врача и ловко ввела иглу капельницы ей в вену.

— Что со мной? — растерянно прошептала Анна.

— Авария. Не тревожьтесь. Не пытайтесь двигаться. Доктор уже идёт, — быстро произнесла медсестра, нажимая на кнопки каких-то приборов.

Врач действительно появился через минуту, одобрительно кивнув медсестре.

— Здравствуйте, Анна Витальевна. Вы в районной больнице города Б. Вас доставили сюда с тяжёлыми травмами. К счастью, они не опасны для жизни, однако потребуется длительное лечение и восстановление. Сделаем ещё некоторые анализы, дабы получить ясную картину и назначить дальнейшее лечение, — пояснил врач и добавил: — Организм у вас молодой, справится, я надеюсь, достойно.

Анна, с трудом вникая в его слова, попыталась приподнять голову, чтобы оглядеть своё тело, но тут же опустилась обратно.

— Ой-ой, не так резво, делать это сейчас опрометчиво. Вам показан постельный режим и здоровый сон. А под капельницей тем более рекомендую лежать смирно. Вам поставили обезболивающее, которое я назначил на эту неделю.

— Что со мной? Я не помню… Что случилось? — спросила испуганная Анна.

— Вы ехали на машине, когда встречный грузовик потерял управление, произошло столкновение. Возможно, водитель заснул за рулём. Мне это неизвестно. Ваша машина оказалась в кювете, спасла подушка безопасности. Вы получили сотрясение мозга. Сломаны два ребра, ключица и кисти обеих рук. Был вывих плеча, ноги, к счастью, целы, здесь обошлось ушибами и ссадинами. К нам вас доставили без сознания. Хорошо, что пришли в себя. Нам удалось остановить внутреннее кровотечение, что было наиболее опасным для вас. При такой аварии исход мог быть самым нежелательным. Медработники, забиравшие вас с места аварии, говорили, что машина влипла по уши. Через какое-то время вас навестят из органов, чтобы выяснить обстоятельства дела, они могут рассказать подробнее. Но пока доступ посетителей запрещён. Нам доставили ваши вещи. Телефон постоянно звонил, поэтому мы отключили его. Если надо кому-либо сообщить о случившемся, дайте знать, мы сделаем соответствующие звонки.

— Да-да, — прошептала Анна, — скажите маме… и на работу… Альберт Геннадьевич. — Она закрыла глаза, ощутив нехватку сил.

— Хорошо. Отдыхайте, я зайду вечером, — сказал врач и покинул палату.

Его величество случай преподносит нам неожиданные повороты, которые никоим образом не входили в наши планы. Но они лишь на первый взгляд удивляют своими непредсказуемыми сценариями и развязками. А на самом деле это верные подсказки судьбы, которая отчаянно кричит нам о том, что мы упорно не хотим видеть и принимать.

Анна проснулась с первыми лучами солнца и с интересом посмотрела в окно. «Весна. Скоро станет совсем тепло. Уже больше месяца я в больнице — целая вечность. Гипс, таблетки, уколы, анализы, процедуры. Я почти здорова, это уже очевидно, пора домой, дома, как известно, и стены лечат». — Она вздохнула и опять закрыла глаза.

Палата была на четверых, с большим окном и широким подоконником, на котором стояли две герани. Ещё в досоветское время здесь располагалась женская гимназия, а в Великую Отечественную был военный госпиталь, о чём напоминала табличка у входной двери. Свежий ремонт, новые шторы оливкового цвета, светлые кровати и тумбочки придавали старому помещению довольно уютный вид.

Анна внезапно услышала незнакомый женский голос и повернула голову. Грузная, средних лет женщина с коротко остриженными волосами, в белом халате, наброшенном на плечи, настойчиво убеждала девушку, накануне поступившую в их палату, в нелепости принимать всё как есть и плыть по течению. Некоторые слова доносились неразборчиво, но тон их выдавал явное желание внести некие поправки или изменения в жизнь молодой особы. Та почти безразлично смотрела в потолок, изредка покачивая головой, выражая своё несогласие, затем произнесла:

— Я ничего не знаю и ничего не могу изменить.

— Знаешь! — уже с раздражением крикнула посетительница. — А если не знаешь, тогда лежи в этой долбаной больнице и умирай от тоски и скуки. — Женщина резко встала со стула и вышла из палаты. «Интересно, — подумала Анна, — а ведь в точку. Я много думала здесь о случившемся и столько раз перебирала всю свою жизнь, что должна была уже понять простую истину: всё, что ты создал или не создал, непременно откликнется в твоём движении по жизни событиями и ситуациями, которые мы иногда рассматриваем как негативные или разрушительные. Но именно они порой уберегают нас от ещё больших проблем, которые мы выбрали, сами того не осознавая. Наша пассивная стабильность — наш бич и враг, которого мы так бережно лелеем и холим, стараясь избежать столкновений и конфликтов, перемен и открытий, из-за чего сами становимся заложниками своих предубеждений. Как же так вышло, что я, успешная бизнес-леди, сумевшая сделать карьеру, создать ту жизнь о которой мечтала, оказалась с мешком иллюзорного счастья? Да ещё в придачу отхватить столько травм и ограничений, которые вряд ли сделали мою жизнь счастливей. Самое интересное, что именно тогда, когда я решилась на поступок, призванный сердцем, и была так счастлива, случилась эта чёртова авария».

И тут Анна услышала глухие рыдания той самой соседки, которая недавно выказывала безразличие ко всему происходящему, а теперь, в отчаянии уткнувшись в подушку, давала волю своим чувствам. «Да, — подумала Анна, — наверное, медведица издаёт такой же рык, если её внезапно разбудить среди зимы. Женщина вообще способна на многое, если чаша её терпения и боли переполнилась до краёв. Сейчас она выпустит первую порцию этой мощной лавины, и я подойду к ней, возможно рискуя быть посланной к дальним берегам. Но всё же рискну».

Неожиданно в палату зашла медсестра, чтобы занести лежачей пациентке необходимое лекарство перед ужином.

— Батюшки! Что у нас тут за потоп? — всплеснув руками, произнесла она.

Анна уверенным жестом дала понять, что всё в порядке, не произнося ни слова.

— Я сейчас, — выпалила медсестра и быстро удалилась.

Через пару минут она принесла стакан воды и две жёлтые таблетки. Положив их на тумбочку беспокойной соседки, потребовала: «Немедленно пей, иначе доложу врачу, и он сделает такие уколы, что станешь спокойней удава». Медсестра так же быстро исчезла, как и вошла, а Анна грустно покачала головой.

Рыдания постепенно стали утихать. Дав ещё время своей соседке проявлять себя так, как ей хочется, Анна села на своей кровати и закрыла лицо руками: «Боже мой, как многострадален мир, в который нас приводят необдуманные шаги наших родителей. Как много в нём боли и отчаянья. Как мало в нём ответов и решений. Или… или они так просты и явны, что мы не замечаем их?» Эта мысль словно обожгла её. Какое-то время она сидела, окрылённая новым чувством, рождённым простым вопросом, затем открыла лицо, встала и уверенным шагом направилась к постели своей взволнованной соседки.

— Здравствуй, — прошептала Анна, не ожидая ответа.

Она присела на кровать и, едва прикасаясь, осторожно погладила девушку по руке. Та настороженно притихла, вероятно, удивлённая странным поведением незнакомой соседки. Через некоторое время она медленно повернулась к Анне лицом, оглядела её через щёлочки опухших глаз и сдавленным, тихим голосом, всё ещё всхлипывая, произнесла своё имя:

— Май-я…

— Красиво, а я Анна, прости, что потревожила. Я знаю, как важно в такие минуты открыть шлюзы… и выпустить. Но мне сейчас пришла одна мысль, возможно, ты поможешь мне в этом разобраться.

Майя скептически уставилась на собеседницу.

— Вряд ли сейчас я могу кому-нибудь в чём-нибудь быть полезна, — буркнула она, шмыгнув носом.

— Понимаю, — ответила Анна. — А ты не думай о пользе или о том, что кто-то решил тебя пожалеть. Нет, я просто хочу спросить тебя, не без сочувствия, конечно, я сама в нём отчаянно нуждаюсь, потому и спрашиваю тебя: а если представить как данность, что решение проблемы всегда самое-самое простое и всегда рядом, и потому мы не видим его? Но это лишь на первый взгляд. А если ответ здесь и сейчас, и в том, что мы чувствуем?

Майя напряжённо свела брови к переносице, вероятно, пытаясь понять, чего хочет от неё нежданная гостья.

— Ну-у, — протянула она, пожимая плечами.

Анна терпеливо ждала ответа — любого: необдуманного, поспешного, даже нелепого. В наступившей тишине девушки смотрели друг другу в глаза не отводя взгляда. И вдруг Майя, озарённая новой мыслью, стремительно обняла Анну — так естественно, так легко, как умеют разве что дети. От неожиданности та чуть не упала с края кровати. Они сидели обнявшись, как дети, которых неожиданно разделила судьба в путешествии жизней, чтобы позволить им вновь обрести друг друга именно тогда, когда они этого вовсе не ждали. Казалось, даже время замерло в эти мгновения простого человеческого участия, столь труднодоступного для многих.

Третья женщина, их общая соседка по больничной палате, молча наблюдала за происходящим широко распахнутыми глазами, по её щекам сбегали слезинки, поблёскивая под щедрым солнцем этого весеннего дня.

— Предполагаю, что скоро, Самойлова, — заверил на обходе врач в ответ на просьбу Анны выписать её поскорее, поскольку чувствует она себя вполне удовлетворительно. — Сделаем ещё некоторые анализы и, если всё в порядке, дольше держать вас здесь не будем, долечитесь дома. Поверьте, желающих занять вашу кровать больше, чем вы думаете, — ответил он и направился к следующей пациентке.

— Я готова, — выдохнула Анна.

После ухода врача ей захотелось прогуляться со своей новой знакомой по небольшому парку на территории больницы: насладиться весенней свежестью, полюбоваться милейшими листочками, которые относительно недавно проявили своё усердие показать себя миру. Всё в природе так стремительно оживало, будоражило и влекло, что пациентам не сиделось на месте. Всем хотелось быть причастными к возрождающейся жизни. Эта жизнь бурлила и в Анне, манящая и земная, так остро влекущая её к новым событиям. «Если судьба или высшие силы проверяют меня на готовность двигаться выбранным путём, могу заверить, что непременно доберусь туда, куда ехала, когда меня так резко „притормозили“, чтобы убедиться в силе моих намерений, — думала она, — я получила серьёзные травмы и перенесла много тяжёлых болезненных дней в ожидании, когда моё тело исцелится, но разве это сравнимо с травмами души, которые я нанесла себе, вероятно, из лучших побуждений, и даже не заметила, как превратила свою жизнь в привычный конвейер, несущийся по кругу в никуда. Знаю, многие мечтают о моём положении, не понимая, в какую ловушку они могут попасть, в стремлении открыть коробку (увы, пустую), так красиво и ярко перевязанную шикарным бантом».

— Пойдём, Майя, немного прогуляемся, пора и нам внести свою лепту в красоту здешнего сада, — предложила Анна, подкрашивая губы.

Майя кивнула в знак согласия и достала изящную трость из-под кровати, хотя в больнице ходила без неё, слегка прихрамывая. Взглянув на Анну, улыбнулась, заметив её растерянность:

— Не волнуйся, обязательно отдохну на лавочке, как только почувствую усталость.

— Мои запястья тоже ещё отчаянно ноют даже после небольшой нагрузи, но я так устала торчать в этой больнице, что ушла бы отсюда пешком без раздумий. Кажется, я просто пропиталась запахом всевозможных лекарств и спирта.

Вскоре две, возрождающиеся к новой жизни собеседницы, неспешно прогуливались по солнечным аллеям, деликатно делясь своими историями жизни. Едва встретившись, они легко понимали друг друга, как бывает у очень близких, сроднившихся душой людей. Обнаруживалось сходство и в мироощущениях, и в чувствах, но при этом опыт жизни, темпераменты и характеры двух спутниц разительно отличались. Вероятно, судьба устроила всё для их встречи, возможно, выбрав необычный способ, но способ действенный.

— Мне так много нужно понять о себе. О себе настоящей, — сказала Анна, двигаясь размеренным шагом по аллее. — К двадцати восьми годам я стала отлаженным винтиком в чужих умелых руках и отчасти превратила многих других в жалкое подобие себя. Словом, нередкая история. И я ни разу за это время не задала себе вопрос: чего же я хочу по-настоящему? — она вздохнула. — Наш мир абсурден, а мы в нём ходячие абсурды. Согласись, нелепо, например, видеть на экране предупреждение о вреде курения перед фильмом, пестрящем насилием и жестокостью. Это всё равно что волноваться из-за лишнего куска бекона, съеденного на завтрак, зная, что за следующим поворотом тебя собьёт грузовик. Моя же абсурдность заключалась в том, что изо дня в день я упорно жевала лишь восковые соты, так и не попробовав при этом настоящий мёд. Как, скажи как, я не слышала призыв своей души, давно кричащей о помощи? Знаешь, в больнице у меня было много времени подумать об этом. Я словно видела всё со стороны и, как ты думаешь, что было самым ценным в этой картине?

Майя чуть искоса взглянула на Анну и одарила её очаровательной улыбкой:

— Весна?

— Если бы! Я думала, что свихнусь, если выброшу весь хлам из головы и перестану мыслить понятиями «надо», «должно», «правильно» и соответствовать всему тому, что принято в правилах игры. Понимаешь, природа не терпит пустоты. Выбрасывая что-либо, я искала замену, искала себя в ней. Ведь так просто подменить одну ложь другой. Что мы видим вокруг: теперь все умные, опытные и начитанные, все чему-то учат друг друга… Все хотят внимания, денег и признания, взамен на услуги, знания, товары и свою «исключительность». Ну пусть не все, но многие. Большинство лишь играет в свою «уникальность», копируя, по сути, чужой опыт. Всё это отвлекает, захламляет ум и отнимает время. Но мы ведь сами садимся на этот крючок, сожрав яркую приманку, пусть и полезную в чём-то… Где те, кто действительно полномерно заняты своей жизнью и счастливы по-настоящему, не на показ? Может поищем их в себе?

Анна замолчала, присев на край одной из скамеек, стоящих вдоль аллеи. Майя, внимательно посмотрев на собеседницу, села рядом. Жадно вдыхая весенний воздух и глядя в небо, она произнесла: «Каждое твоё слово откликается в моей душе».

Её чёрная, как смоль, коса лежала на груди, заплетённая примерно наполовину. Из-под белого берета выглядывали волнистые пряди волос, напоминая нежный образ новой Наташи Ростовой или иной, схожей с ней дивы давно прошедших лет, с тонкими изящными пальцами и бархатным голосом. Майя была высокого роста и держала себя с достоинством королевы, которая вынуждена испытывать некоторые ограничения, но тем не менее выдавала свою женственную натуру и стать. Её глаза, цвета тёмного шоколада, чуть прикрытые длинными ресницами, хранили какую-то сокровенную тайну, которая делала её взгляд томным и чувственным.

В отличие от Майи, Анна была среднего роста, с тёплым низким голосом и проникновенным взглядом серо-зелёных глаз, которые порой начинали излучать особенный свет, как глаза ребёнка, и выделялась роскошной копной рыжих, вьющихся от природы волос, придававших особый шарм её огненной натуре и хватке, которые оттачивались ею многие годы. Даже зимой она редко носила головные уборы, шутила, что с такой шапкой волос готова ехать зимовать на Северный полюс. В этот раз энергичный и смелый характер Анны подчёркивал шарф ярко салатового цвета.

Девушки какое-то время сидели молча, вдыхая ароматы весны и свежесть воздуха. Молчание нарушила огненно-рыжая, глядя куда-то вдаль:

— А главное, всё же, было до смешного простым ― та радость, которую я испытывала в детстве, в своём посёлке, куда я, собственно, и мчалась, попав в аварию. Радость заполняла меня всю без остатка, я дышала ей, и она была простой: лес, речка, коньки, санки, горки, сверстники… Наверно, как у всех. Ярко помню, как принесла в дом щенка, щедро подаренного мне подругой. Счастье было возиться с ним и получать его собачью преданность и любовь. Даже не знаю, кто любил меня так же, лишь за то, что я есть? Любила ли я так?

Анна размышляла какое-то время, погрузившись в прошлое, а затем тихо продолжила, глядя на спутницу:

— Знаешь, последнее время, началось это перед аварией, мне снятся сны, где я вижу себя в совершенно ином качестве. В этих снах я знаю свою силу, свою природу… верю, и вера эта — просто знание, что так, а не иначе. Вот и всё. Там я счастлива и любима. Я знаю, кто я. А сегодня во сне я услышала неизвестное мне имя и этим именем называли меня, — странно, правда? Когда я просыпаюсь, эти чувства остаются со мной ещё некоторое время. Какой-то частью души я знаю, что так и должно быть, но, чтобы сохранить и проявить это, необходимы условия.

Анна замолчала, а Майя, не дождавшись продолжения, произнесла:

— Я понимаю тебя. Ты познала разницу и стремишься к эталону. Природа — несокрушимый источник энергии. Истина тянется к истине, природа — к природе. Все мы знаем об этом. Но жизнь выворачивает нам руки, и сдаёмся мы под бременем боли, привыкая жить в кандалах, которые уж точно не издают божественного звучания, как «музыка» птиц или водопадов. Я искала счастье немного иным путём. Мы строили храм с той лёгкостью и самоотдачей, которые появляются, когда ты горишь идеей, и эта энергия даёт тебе силы и мужество.

— Для чего храм?

— Для че-го? — протянула Майя, усмехнувшись, — вероятно, для любви и творчества, которые и есть для меня молитва. А ещё, для того чтобы объединить людей и обрести мир в душе. — Она закрыла лицо руками, словно стесняясь своих слов. — Теперь я знаю, что это иллюзия. Но пять лет, день за днём, я отдавала себя смирению, созиданию, благотворительности и образованию. Вряд ли я стану сожалеть об этом времени. Сегодня я держу в руках свою «бусину счастья», но на ней глубокие царапины-шрамы. Нет посредников между мной и Богом. К сожалению, это я познала это не так давно, и это моя «бусина», выстраданная и дорогая. Я поняла, что пресловутое состояние единства, о котором все говорят и к которому многие стремятся, рождается лишь среди равных и зрелых. Очень важно знать своё место в этом мире и быть рядом со своими людьми. — Помолчав немного, она посмотрела на Анну: — Мама всегда была против моего служения. У неё горячий нрав и сильный характер. Мои родители расстались пять лет назад, и вскоре после этого отец погиб. Он был лётчиком-испытателем и тоже обладал подобными качествами. Я же, напротив, всегда хотела тишины и уединения в поисках лада с собой, с Богом. А после смерти отца, тем более. «Смирение — это смерть», — твердила мне мать. Но смысл этого я поняла лишь сейчас. Смирять свои слабости и пороки, свои претензии к миру и свою власть над ним — благо. А смирение в угоду чужой игре под соусом благолепия — огромная глупость. Кто не знает эти прописные истины? Но я споткнулась… Мои ошибки привели меня сюда. Понимая это, я начну писать новую главу своей жизни.

Майя встала со скамьи, словно подтверждая своё намеренье двигаться вперёд. Анна последовала за ней как заворожённая, задумчиво глядя себе под ноги:

— А я подумала, что причина твоих слёз — любовь.

— Именно так, — кивнула Майя, — любовь к себе, а точнее, нелюбовь.

— Но ведь ты делала всё из лучших побуждений. Если по какой-то причине ты поняла, что обманута людьми, разве это твоя вина?

— Ошибка — думать, что есть я и есть мир, который перечит нам в чём-то. Не случается вокруг того, что нет в тебе. Всё же мой ум брал верх над сердцем, заглушая его негромкий голос и не замечая очевидное. Я получила лишь то, чему позволила быть, что выбрала, пусть и неосознанно. Часто форма отвлекает нас от содержания, как известно. Всё, что мне нужно сейчас, — уже здесь, в этом моменте.

Майя сказала последние слова так убедительно и легко, что Анна невольно засмотрелась на собеседницу, вглядываясь в её черты. Тут ей показалось, что невидимая дверца отварилась в необъятный мир будущего, где им с Майей уготована своя дорога, своя история и свои задачи. Тончайшая вуаль отделяет одну реальность от другой, а ты в это мгновение ловишь что-то глубинно-незримое в своём безмолвии и многоголосии чувств, заимствованных оттуда, из будущего, которое уже есть.

— Майя, твоё имя говорит мне о том, что ты всегда будешь рождаться с весной вновь, какие бы испытания ты ни выбрала. И мы обязательно отметим начало наших новых изумительных историй где-нибудь в вишнёво-яблоневом саду, как только сможем выбраться отсюда, — заверила Анна, глядя на часы. ― А часы намекают на время обеда.

— Согласна это сделать прямо сейчас. Есть всё же хочется, — рассмеялась Майя.

Они поднялись по высоким ступеням парадного входа больницы и исчезли за увесистой дверью.

— Мамуль, я с нетерпением жду возвращения домой. Мы станем видеться гораздо чаще. Давай устроим праздник и пригласим гостей, как раньше, да? — Анна рисовала картины ближайшего будущего, пришедшей вечером в больницу матери. — Ты уже устала ездить ко мне в такую даль.

— Анечка, если нужно, то я приеду к тебе и на край света, ты же знаешь, — поправляя шёлковый платок на шее, ответила мать.

Эти дни давались ей особенно трудно. Донимала боль в ногах, так бывает при варикозе, когда вены рвёт, словно натянутую тетиву в стремлении запустить эту безумную стрелу в дальние просторы Вселенной. Весеннее обострение выбивало её из привычной колеи забот. Но тем не менее она никогда не говорила дочери, которая и без того, на её взгляд, пребывала в отчаянном положении, о своём недомогании. Разве её болячки могут сравниться с тем, что пришлось испытать её Анне. Одна только мысль о возможной потере своей кровиночки вводила в ступор всё её сознание. Зинаида Викторовна брала себя в руки и, надев специальные тугие чулки, отправлялась в путь. Сейчас она обняла дочь и похлопала по плечу, подтверждая сказанное.

— Знаю. Я очень люблю тебя, мам, правда от твоих ватрушек и пирожков скоро превращусь в толстушку Ани из того фильма, помнишь? — дочь рассмеялась, обнимая и целуя мать в щёку.

Та улыбнулась и смущённо опустила глаза:

— Подожди. Начнётся твоя бешеная жизнь, будешь опять, как загнанная лошадка, вот и сбросишь всё лишнее.

Анна серьёзно посмотрела на мать:

— Не начнётся. Моя жизнь — делаю что хочу: хочу — в больнице лежу, хочу — пирожки ем, хочу — работаю, хочу — увольняюсь.

Зинаида Викторовна внимательно посмотрела на дочь:

— Что тебе здесь колют? Уже есть такое лекарство, что трудоголиков лечит?

Анна усмехнулась:

— Знаешь, мама, моя жизнь разделилась на «до» и «после». И это «после» — тайна за семью печатями. Но то, что прежняя жизнь — одежда, которая потеряла для меня свою актуальность и размер, — это факт.

— Ну и ну, — покачала головой мать, — тогда я и в самом деле начну приготовления к празднику, приуроченному к твоему освобождению. Есть пожелания по меню?

Женщины ещё долго смеялись и шутили, обсуждая какие-то детали и предстоящие события. Вдруг Анна поймала себя на мысли о ценности моментов, проведённых с матерью. Ведь она так мало уделяла времени своим родителям в вечной гонке за иллюзорными радостями. И теперь, когда отца уже нет в живых, мать, которую она чаще всего гнала от себя, дабы не позволить себе расслабиться и выйти из строя, осталась для неё единственным безусловным островком счастья и преданности. Вернувшись в палату, Анна села на край кровати своей новой подруги:

— Ты знаешь, взрослея я понимаю и чувствую, что есть человек, который беззаветно предан мне. Мама, конечно. Моя терпеливая мама… Только сейчас понимаю, как сильно я её люблю. Я закрыла своё сердце, когда боль и испытания пришли в мою жизнь. Застегнулась на все пуговицы, чтобы оградить себя от страданий. Впервые я испытала их с потерей друга, а затем и отца, а ведь с ними у меня тоже была взаимная любовь… Отца сразили болезнь и скоропостижная смерть, поставив нас с матерью на колени, и мы учились жить без него. Я решила выбрать путь отстранения и мнимой свободы, как бы защищая себя в надёжном убежище. Глупо? Конечно. Мы сами омертвляем свои души ― death of the soul.

Анна не ждала ответа или поддержки, скорее, хотела выговориться и лучше понять саму себя. Молчаливая собеседница лишь утвердительно прикрывала веки и иногда лёгким кивком головы или улыбкой выражала своё согласие.

— Всё же здорово, что я могу поделиться с тобой всем этим. По-моему, история каждой из нас имеет общие параллели. Какая-то сентиментальная я стала в этой больнице. Иногда провидение укладывает нас горизонтально, чтобы мы, наконец, провели инвентаризацию всей своей жизни, так как другие способы не имеют должного влияния на тот безумный разгон, который давно является для нас нормой. Я не утомила тебя?

Майя, улыбаясь, отрицательно покачала головой и участливо сжала ладонь взволнованной собеседницы.

Этой ночью Анна видела яркий сон: она неслась вдаль верхом на прекрасном горячем коне, уверенно и смело, и, казалось, не существует преград и сомнений в стремительном движении к счастью, которое было проявлено в каждом мгновении, в каждом вдохе и выдохе полной грудью.

Глава III

Возвращение Анны домой окрылялось планами и перспективами, которые раньше не были проявлены и актуальны столь остро. Но жизнь, как известно, умеет создавать яркий контраст и всегда имеет в запасе миллион творческих решений для тех задач, которые давно уже написаны тобой в книге судьбы с пометкой: важно.

Через пару недель, дождавшись выписки Майи из больницы, Анна собрала в своём доме близких людей. Друзья её юности, ставшие семейной парой, к удивлению хозяйки, сделали ей неожиданный подарок: привезли щенка той же породы, как был у неё в детстве. Тогда пёс был важной частью её семьи, её чаяний и забот.

— Боже мой, Дик вернулся! — воскликнула Анна. Не в силах сдерживать слёзы, она уткнулась лицом в угол прихожей переживая новую гамму чувств, так неожиданно нахлынувших на неё, словно девчушка, которая внезапно обрела желаемое.

— Как трогательно, — сложив руки на груди, произнесла умилённая Майя, помню твои рассказы о вашей дружбе. — Но назови этого кокер-спаниеля как-нибудь иначе, всё же это два разных пса, и каждый со своим характером.

— Да, конечно, — Анна кружилась в обнимку с напуганным подарком и целовала его морду, едва удерживая равновесие.

— Да-а, незабываемая встреча, — произнесла растроганная мать, покачивая головой.

— Я назову его Рад! — торжественно объявила Анна, поднимая растерянного щенка над головой.

— Ладно, только не пугай его. Имя, наверно, от слова радость? — спросила сестра матери, рассматривая щенка, который насмелился лизнуть хозяйку в щёку.

— Да! Это то, что теперь я приглашаю в каждый свой день. И этот чудный щен, подтверждает мой выбор. Иначе он не оказался бы здесь, со мной. Сегодня я объявляю вам об этом, чтобы вы могли смело отвесить мне шлепок, напоминая о сказанном сейчас, если я вдруг собьюсь с пути. Запомните этот весенний день. Пусть это будет наш с вами праздник — День радости, простой и понятный каждому. Я предлагаю отмечать его ежегодно за этим столом или за любым другим. Пусть каждый принесёт в этот день цветы, фрукты, приятные мелочи, а главное, свою радость, чтобы поделиться ей, как частью себя, своей жизни, — Анна, словно восторженная девчонка, выдохнула и, поцеловав пса, отпустила его на пол.

— Кто согласен с моим предложением, прошу поднять руки, — подчёркнуто громко произнесла она, первой поднимая руку. — Единогласно!

Вскоре все гости собрались за столом и ещё раз утвердили идею хозяйки, поднимая бокалы с вишнёвым компотом.