Бесплатный фрагмент - Груши и ликёрное красное

От автора

Это книга — откровение. В ней собраны произведения, написанные мной в разном возрасте. Есть те, что написаны в 1997 году, а есть те, которые написаны в 2022-м.

Так позволено писать только поэту. И я пишу.

В рифме я позволяю себе нарушать границы, законы и правила.

А вы готовы пойти со мной?

Городские ведьмы

Ведьмы, живущие в городе, пользуются телефонами,

Никаких мысленных передач, телепатий и прочей магии.

Город живёт по другим, железобетонным законам,

И вообще непонятно, кто вожак в этом огромном лагере.

В доме напротив девушка кофе пьёт, поправляя белую прядь волос.

В кухне открытый кран. И вода течёт.

Всё без каких-либо метаморфоз.

Ведьмы, живущие в городе, узнают друг друга по рукам,

По походке и жестам, по щиколоткам.

В азбуке Морзе, ноготочками в баре — по стульям и по столам.

Узнают по глазам, по губам, по серёжкам и синим платкам.

Письмо с луной

Между прочим, она тоже

Иногда меняет цвет кожи

В коктебельском солёном Крыму,

Ночью вглядываясь в Луну.

И, подобно жёлтой медянке,

Она выглядит как иностранка,

Возвращаясь в чертоги льдов,

В сердце молча хранит любовь.

Ты был в Мексике.

Она щедра и шикарна,

У неё небо вполне товарное

И пригодное для продаж,

Но ты же его не отдашь

Ей. Слишком тёплое воспоминание,

Слишком близко. Она понимает,

По крупинкам себя собирая

В коктебельском солёном Крыму.

Она смотрит на чёрное небо,

По одёжке всех судит, не по уму.

Лето шлёт тебе много приветов,

Запечатывая в конверт Луну…

In mente

На двоих одно воспоминание —

Кофе, красные цветы, аэропорт.

«Я люблю тебя» звучит как заклинание,

Как таинственный, лишь нам понятный код.

Раздели со мной шум моря и ликёрное,

И ночную чайку над волной,

И полынно-пыльное, свободо-вольное

Поле, разграниченное мглой.

Шум цикад и утренние песни горлицы,

Запах моря, спрятанный в камнях,

И ещё нам на двоих запомнится

Сердца стук в спокойных тихих снах.

Riscatto

Она плакала так вдохновенно,

Как не плакала, наверно, никогда,

Ну скажи мне, Дьявол,

Свою цену на натянутые в жилах провода!

В феврале промозгло и паршиво,

Стянут серой сеткой небосвод,

И она вообще-то не просила

Вот таких поломанных погод!

А она просила всё иначе,

Чтобы звёзды решетили ночь,

Чтобы было в 25 четыре сына

И примерно в 30 даже дочь.

Чтобы небо ночью было в звёздах,

Пели птицы, празднуя рассвет,

И, оберегая свои гнёзда,

Радовали птенчиками свет.

Жизнь, она имеет свою цену.

Кто-то платит деньги за любовь,

Кто-то получает по обмену

Безопасность своих чутких снов.

Она плакала… и слёзы выкупали

Её нежность, вплавленную в ложь.

Не достанутся тебе печали, Дьявол,

В ножны спрячь свой обоюдоострый нож.

Набережная

Белые кости окурков лениво тлеют,

Ветер целует  в макушку людей.

Смех.

Горизонты.

Стрижи.

Выходные.

Похмелье.

И воскресенье грядёт миллионом идей.

Белые чашки с горькой каёмкой стынут,

Ветер листает блокноты эскизов, обрывков стихов.

Утро.

Асфальтное солнце.

Скульптуры.

И начисто вымыт

Угол гранитный и злой

У речных берегов.

Вскользь, мимолётом мысленно тел касаясь

И не дотрагиваясь руками,

Целуй их всех.

Девушка морщит веснушчатый нос,

Твоих взглядов стесняясь.

Утро. Июльский предавгуст,

И… небо вверх.

Ведьма

Если оставить тебя одного,

Ты и будешь один, как безродный,

Но я наполняю объёмом сосуды всего,

Что вижу пустым или непригодным.

И вот, в этом узком чёрном кувшине трава,

Утоляющая печали,

А в узорчатой глиняной чаше слова,

Те, которых ещё не встречали.

А вот если оставить тебя одного,

Ты не будешь знать, что рябина —

Это ягода, спасающая от всего,

Что даёт твоей крови течь мимо.

Так что, если останешься вдруг один…

На твоей стене есть листочек,

А на нем написано «Твоя Н»

И про розы понятным почерком.

Если вдруг заболеешь ты от любви,

Просто вышли тоску свою в письмах.

Соберу тебе трав и, когда полетят журавли,

Передам узелок тебе

Где-то… в сентябрьских числах.

Июньское

Это так по-сургутски — выдавать в июне грозу

С темпераментом южным и ртутью на метке ±8.

Кофе стынет, заглядываюсь на колбасу,

Что на блюдце, и там, за окном, словно поздняя осень.

Небо выдвинуло ультиматум свинцом:

«Вот вам всем тут! Север не крымский пейзаж :)».

Хорошо, что ларьки, как в Керчи, не плывут за окном.

Повезло однозначно: гроза и +8 на этот раз.

Птицы

И, пока ты спишь, небо держит свои границы.

Солнце даже не потревожит ресниц.

Ты свободный и честный, как белая птица,

Я же вечно тревожна — из синей породы птиц.

И тебя не отлавливают для желаний,

И тебя не неволят за яркий цвет,

Я готова быть чёрной вороной и, может быть, пташкой ранней,

У которой в цене полевой рассвет.

Спи. Солнце густых ресниц не тронет,

Поцелуем лучей коснётся мизинца руки.

Птицы белые в синем небе не тонут,

Только синие тонут, когда далеки-далеки.

Город не говорит…

Город не говорит со мной. Он смотрит с упрёком и дуется:

Променяла, мол, меня на поволжскую шваль.

Он ревнует, не верит в любовь, только хмурится.

Что в его голове, пробуй теперь угадай.

Он забыл, что зимы суровы, неласковы.

Что сургутский мороз не щадит никого.

У меня есть дети, их нужно растить и натаскивать.

Обучать не зависеть ни от кого.

Город надулся, как сыч. По-ребячьему

Бьёт июньским дождём в моё окно:

«Столько лет я учил тебя простому и человечьему,

А ты променяла меня на тепло».

Тело

Не рождающее сердечных мук,

Словно мебель, удобное вусмерть,

Тело в лифчике балконет

Пару груш положило на скатерть.

Есть такие женщины — трудно дышать,

Даже думать в ритме стратегий,

А вот это? Ну что с него можно взять?

Просто тело, без привилегий.

И катитесь вы к черту всей толпой,

Ожидающие фейерверков!

Это тело я забираю с собой,

Словно платье. Да, без примерки.

Светофоры

Словно смертные приговоры,

Красным светом горят

светофоры…

Словно нет под ногами опоры

И лишь в мессенджерах

разговоры.

Замирают сердца-метрономы,

Эти двадцать минут по закону

Только на поцелуи до комы

И немного на кофе с

лимоном…

В городе

Это тебе не лазурные берега,

Это нищенское убежище.

Каждый сам за себя здесь,

Наверняка

На витрине стоит как

посмешище.

Этот город прогнил до самого

дна,

Бюрократы и трусы жалкие.

В этом городе я совершенно

одна,

Но суровой, своей закалки.

И меня не учили так нагло

врать

О своём недоблагополучии.

У меня был отец и была даже

мать,

И они были самыми лучшими.

И меня не учили

урвать и бежать,

Хвост поджав, жрать,

давиться от радости.

Город… даже пытаться не

буду менять,

Чтоб не пачкаться в этой

гадости.

Просто запоминай

Просто запоминай:

Бог меня тебе выиграет

У лютой зимы, в самый май

Он лучшее время выберет.

Просто запоминай:

Я сегодняшняя — настоящая,

Среди женщин, несущих рай,

Я самая предстоящая.

Я из всех твоих неживых

Буду самой живой, необъятной.

Никогда не люби других,

Никогда не ищи понятных…

Есть люди…

Есть люди, подбирающие

бездомных собак,

Есть люди, подбирающие

одиноких людей,

Есть люди, вступающие от

одиночества в брак,

Ну… за неимением

сильно-глобальных идей.

Я в «Яблоке»

слушала «Ирис» от

«Le Labo»

И сравнивала его с

«Ирисом» от

«Frederic Malle»,

Нет, мне что-то в жизни

менять не слабо́,

Но есть то, чего бесконечно

жаль.

И эта совсем не моя Казань.

И я с ней совсем не на одной

волне.

И люди, они не смотрят так

далеко вдаль,

Как мы, когда небо вечернее

тонет в огне.

Нет… эта осень меня на

косточки не разберёт,

Не проглотит, гадая на рунах

или Таро.

Но кто-то же должен

искать  им приют,

Тем, кому наше грядущее не

всё равно.

Искушение

И помоги ему, Господи,

Потому что он ТАМ без меня созидает,

А я здесь за него молю.

Помоги ему, потому что он ада внутри не знает,

А я и в раю горю.

Помоги ему, потому что

Ему так мало лет и он исключительно молод,

И его опыт хлыстом не бьёт,

Как меня, по которой любое слово — молот,

У которой и эта Соломонова боль пройдёт.

Помоги ему, Господи.

Я лишь только приглядываю издалека,

Но как только его спины коснется моя рука,

Но как только услышу голос, случайно поймаю взгляд,

Помоги и мне тогда, Господи, потому что он словно сладкий яд…

Стоп-кадр

Не целовать тебя мне в этот

первый снег,

Согрев дыханьем мерный пульс

руки.

Зима, она… сейчас главнее

всех,

Она замедлит бег Оби-реки.

Воспоминания… стоп-кадр:

кухня, свет,

Вот ты напротив, близкий

мне совсем.

И кофе, и лимон, и запах

сигарет,

Всё просто и легко. Без

лишних сцен.

Как мало нужно… хочется

Вобрать в себя это желанье

быть

С тобой. Всё о тебе, всё

про тебя…

Нажать на «стоп» и

навсегда любить…

Provare felicita

В руки возьмёшь меня…

Я забываю дышать, чтобы

вынырнуть

Из-под лавины твоей

невозможной нежности.

Дикого зверя из подсознания

выманив,

Сердце готово к этой

любви-неизбежности?

Mio cuore: ali-volare,

fuoca-brucia, provare

felicita,

Вынырнуть сложно, сознание

кнопкой на паузе.

Ты будешь строить счастливые

новые города,

Я… буду сердцем на связи,

звездой в вечном Хаосе.

Топовой комплектации

Нужно как-то измудриться-догадаться,

Чтоб не угодить в её тюрьму.

Женщина топовой комплектации

Не достанется, пожалуй, никому.

Что там, март за окном? А ну-ка выгляни…

Выжигает солнце глаза…

Ты её бы у Дьявола выменял?

Так иди же, моли образа.

Неосторожности

Неосторожности пахнут

мороженым,

Смехом в прихожей и

разговорами.

Окна в узорах, игрушки меж

ветками,

Неосторожности как сигаретки.

Тлеют так быстро, дурманят

чётко,

Слушаем тихо погоды сводки,

В мессенджерах — стихи на

салфетке,

Я здесь, в кафе, ты же —

так редко…

Выдохнуть! Поцелуи на паузе,

Чувство бьёт током, искрит

электричество,

Мне бы с тобой играть

песенки в браузере

И не считать всех минут

количество.

По сюжету

Она будет, как раненый лебедь, бить крылом,

Танцевать на углях, кусая губы в кровь.

Ты её бы не отпускал в этот новый дом,

Никаких расстояний не знает такая любовь.

Она будет сильнее всех, будет лучше всех,

Расцветая так, что ты захочешь её забрать.

Принимая решения, принимай ответственность за успех,

Она будет другой, но пока её роль — выживать и ждать.

Выживать и ждать, у неё есть глубокий страх.

Страх был даже у Божьего Сына, там, на Кресте.

У неё внутри Бог, и… неважно когда, важно — как

Она будет навстречу идти тебе.

Закатное

Вот… выпутавшись из объятий,

Она проходит сквозь весенний холод,

Тебе не хватит букв и слов не хватит,

А ей всего один лишь нужен повод

Любить тебя, мурчать, как кошке,

И быть немножко сумасшедшей,

И твой закат смотреть в окошке,

Прицеливаясь в бесконечность…

Irreale

И, когда он расстегивал пуговицы,

У неё отключался мозг.

Она слушала шелест рубашки,

Вспоминая о запахе роз.

Это чистое сумасшествие,

Дофаминовая наркота,

Нажимала на кнопку «pause»,

Чтоб запомнить кадр, навсегда

Врезать в память, высечь, грави́ровать,

Словно татуировку набить,

Увековечить себя в нём и выиграть

Своё сладкое слово «жить».

Irreale… е tanto atteso,

И… космическая тишина.

Наблюдает лишь Бог за процессом:

«Дура… как же ты влюблена…»

По гипотезе

Допустим, он её не знал иначе, как такой.

Не знал, что на детей кричит и не даёт покоя

Самой себе, не спящей по ночам…

И плачущей не знал, горящей, как свеча…

И что с того… она была другой —

Немою, непокорною и злой,

Считающей количество кетонов

У олеандра, белены, кротонов

И собирала долгий жгучий яд

Для тех, кто рядом с ней всегда не рад.

Допустим, что она его любила

Как никогда…

И это была сила, влекущая её на дно красиво.

Не вырваться… она и не просила,