Бесплатный фрагмент - В поисках грани

Другая сторона истории.

Перефразируя название нового романа, именно так хочется начать отзыв о нем. Поскольку автор этого произведения действительно предлагает другой взгляд на известные события времен второй мировой войны, повествуя о загадочной судьбе таинственного камня Чинтомани.

Сюжет романа динамично погружает читателя в самые разные времена и страны: Германия конца XIX века, Монголия, Китай начала XX века, Тибет, Россия наших дней… Интересны жанровые решения, сочетающие исторические реминисценции с детективной напряженностью и определенной долей фантастики. Автору удалось показать характеры главных героев через их речь, манеру поведения, ярко выписанные поступки.

Читателю, увлеченному непростыми событиями прошлого, финал истории может показаться неожиданным и грустным, но дорогой читатель, посмотрев в правый нижний угол последней страницы, ты прочтешь обнадеживающие строки «Продолжение следует…».

© Минаков А. В., 2009

© Брилкин С. В., Шустова В. Н., 2009

Введение

Существует множество противоречивых мнений о мистической составляющей второй мировой войны. Пророчество Тамерлана — лишь одно из множества ярких тому подтверждений. Экспедиция, проводившая исследования в Самарканде, сумела расшифровать древние пророческие письмена, предупреждающие простых смертных о том, что осмелившиеся осквернить последнее пристанище великого полководца навлекут неминуемую кару не только на себя, но и на весь свой народ, развязав истребительную войну. Все сложилось именно так, как предсказывалось Пиром, великим учителем Тамерлана. Атеизм советских ученых и разрешение на вскрытие гробницы, подписанное самим И. В. Сталиным, пробудили древнее проклятие, что было дальше всем нам хорошо известно! Тайной остается: кто, где и как остановил кровопролитнейшую из войн XX века?!

Сказка ложь,

да в ней намек,

добрым молодцам урок.

Утро первое

Мое утро начинается в шесть десять. Будильник я завожу, конечно же, на шесть ноль-ноль, но, как правило, в шесть нольоль я перевожу его еще на десять минут вперед. Давным-давно, в студенческие годы (кстати, эта привычка у меня с тех самых пор), из-за этих десяти минут я вечно опаздывал на лекции. Но студенческие годы остались далеко в прошлом. Да, чуть не забыл, давайте знакомиться, меня зовут Князев Сергей, мне 27 лет, родился и живу в Москве. Так вот, шесть десять подъем, быстро в душ, по дороге в душ успеваю включить кофеварку, десять минут в душе, шесть двадцать два — завтрак, в семь ноль-ноль за мной заезжает водитель. Целую жену, детей… стоп, не целую никого, потому что некого. В девять ноль-ноль я начинаю свои серые рабочие будни, если их можно так назвать. Я работаю коммерческим директором (и через шестнаднадцать строчек вы поймете, кто мне в этом помог, там будет курсивом написано) в крупной строительной компании, часто приходится мотаться по стране, общаться с толстыми богатыми дядьками. Начав свой рабочий день с утра в Москве, закончить я его могу за полночь где-нибудь в Томске. Так что человек я крайне занятой, горю на работе, это все сейчас к тому говорю, чтобы вы поняли, как я все-таки дорожу этими утренними минутами. Но только вот не надо, не нужно меня жалеть: «ой, какой несчастненький, да, бедняжка, заработался». Я молодой, красивый, перспективный человек — так было написано в моем резюме. К тому же такой ритм жизни мне по душе, я уже не могу представить себя в какой-то другой роли с неполной занятостью… нет, не могу. Сегодня у меня хорошее настроение, МНЕ НЕ НАДО НА РАБОТУ. Каждый год пятнадцатого июня мы собираемся всей семьей на дне рождения Николая Ивановича Князева, моего деда, генерала в отставке, между прочим, а сегодня как раз его юбилей. В девять за мной заехал водитель, и мы помчались за город. По дороге я прослушал лекцию о том, как важно правильно насадить червя на крючок, и что чуть ли не все от этого зависит; что такое заячьи ушки, не буду вам рассказывать — вдруг вы сейчас едите; не все грибы одинаково полезны, почему и кто ими травится; как отличить хорошую водку от плохой, цена здесь не имеет значения и т. д. и т. п. Солировал декан рыболовно-грибной кафедры, эксперт и ценитель винно водочной продукции.

— Только в нерабочее время — я ж себе не враг.

Мой друг и бессменный водитель Володя. С ним я познакомился в свой первый же рабочий день и вот уже целых пять лет он возил мое драгоценное тело по всей стране. В какие только переделки нам не доводилось с ним попадать. В прошлом году я стал крестным отцом его дочки, так что наши отношения из профессионально-деловых неожиданно переросли в родственные. Машина медленно подъехала к окованным воротам и посигналила. Давно предлагал деду установить на ворота электрический привод — нет, и все тут.

— Ладно, Володь, до завтра машина мне не понадобится, так что отдыхай, завтра в семь жду тебя у этих ворот, крестнице привет.

Встречать по всей видимости меня никто не собирался. Забрав из машины подарок, я вошел во двор через калитку. Во дворе меня встретил подарок дедовых друзей с востока. Ровно год назад его привезли в Россию маленьким мягким комком и сказали, что через год это будет настоящий «Алашир» — пестрый лев. Теперь же этот комок вырос, превратившись в сто килограммов мышц, и без особых усилий, на радостях, мог меня свалить. Не спеша, он подошел ко мне и ткнулся головой в колено.

— Ну здравствуй, здравствуй, пес слюнявый! Что ж тебя совсем не гладят, да молоде…, не прыг…,

Тут на мое счастье на балкон вышел дед и Алашир стал тише воды.

— С днем рождения, дедуль!

— Какие люди, неужели сам Сергей Саныч к нам приехал!?! И давно ты в бабушкиной клумбе сидишь, внучек?!! А ну-ка, живо поднимайся и иди, обними деда!

Мой дед — легендарная личность. Отец рассказывал, что он был знаком с самим И. В. Сталиным. Через пять минут мы уже пили чай на балконе.

— Ну, внук, чем старика порадуешь? — Сейчас, подожди.

Из недр бездонного пакета, на свет божий была извлечена коробка с надписью «Fish Hunter»

— Это тебе!

Лицо старика расцвело довольной улыбкой.

— Вот спасибо, вот это приятно. Серёж, а батька твой опять не приедет, вот открытку прислал, оправдывается. «Батя, сердечно поздравляю, к сожалению, приехать не смогу, местные чиновники хуже шакалов. Надеюсь, все изменить в лучшую сторону. В коробке подарок, приеду, пойдем на сома». В коробке оказалась еще одна удочка.

— Как же, приедет он! Как был разгильдяем, так им и остался. Его даже из пионеров исключили. Я тебе рассказывал?

— Рассказывал, рассказывал, и не один раз. — Ну да ладно! Внук, ты деда любишь?

— Люблю.

— Тогда женись быстрей и делай меня прадедом.

— Ну, только не начинай, я тебя прошу.

— Я тебе дам не начинай, женись, а то прокляну!

— Все, сдаюсь, уговорил, согласен, ищи мне невесту — женюсь.

Суровое выражение на дедовом лице сменилось на загадочно хитрое.

— А я уже нашел, внучка моего товарища, очень порядочная девушка, сегодня познакомлю.

— Дед, ты с каких пор в свахи записался?

— Ничего подобного, просто у дедушки сегодня лирическое настроение. Пойдем, у меня для тебя тоже есть подарок.

Первый раз за все свою жизнь я оказался в святая святых этого дома, рабочем кабинете деда.

— Ты на дедушку не обижайся, он уже старый и желает тебе счастья, а знаешь в чем счастье?

— В чем же?

— Еще мой отец говорил: «Счастье, Коля, это когда у тебя жена хорошая и корова».

— Дед, а ты мне корову в довесок к внучке товарища не присмотрел?

— Смеешься над народной мудростью, бесстыдник! Садись в кресло.

Мы сели. Дед — за стол, я — в кресло напротив.

— Возьми и храни вот это, — он вынул из стола старую, видавшую виды офицерскую планшетку и передал мне. — Ах, да я же не рассказал о своем увлечении. Моей страстью было собирательство вещей, связанных со второй мировой. И эта ланшетка представляла для меня немалый интерес, — нашу беседу прервал сигнал подъехавшего к воротам автомобиля.

— Вот и гости, пошли встречать.

И тут началось! Машина за машиной, старые друзья, молодые жены… Дед не забыл про свое обещание и познакомил меня с очень симпатичной внучкой своего товарища. Почти весь день мы провели вместе, болтая обо всем и ни о чем. Вечером перед ее отъездом мы обменялись номерами телефонов и договорились встретиться на неделе. Было уже поздно, гости давно разъехались, дед усталый, но очень довольный, пошел в свою комнату отдыхать, я тоже направился к себе, где на журнальном столике меня дожидалась дедова планшетка. Зайдя в комнату, я взял ее со стола и сел в кресло. Старая потертая кожа, тугие ремешки застежек — всё веяло историей. Я открыл планшетку и заглянул внутрь, там меня ждал сюрприз: старый химический карандаш и блокнот, на развороте которого была надпись: «Князева Н. И.». Блокнот был исписан от корки до корки, местами попадались рисунки, схемы. В предвкушении я положил находку на стол и спринтерским шагом отправился на кухню, за чаем и еще чем-нибудь. На тот момент я еще не знал, что изучение дедовского блокнота займет у меня не одну бессонную ночь.

Речь В. М. Молотова от 22 июня 1941 г.

«Граждане и гражданки Советского Союза!

Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление. Сегодня в четыре часа утра без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города: Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие. Причем убито и ранено более двухсот человек. Налеты вражеских самолетов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территорий. Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством.

Нападение на нашу страну произведено несмотря на то, что между СССР и Германией заключен договор о ненападении и советское правительство со всей добросовестностью выполняло все условия этого договора. Нападение на нашу страну совершено несмотря на то, что за всё время действия этого договора германское правительство ни разу не могло предъявить ни одной претензии Советскому Союзу по выполнению договора. Ответственность за это разбойничье нападение на Советский Союз целиком и полностью падает на германских фашистских правителей.

Уже после свершившегося нападения германский посол в Москве Шуленбург в пять часов тридцать минут утра сделал мне, как народному комиссару иностранных дел, заявление от имени своего правительства о том, что германское правительство решило выступить с войной против Советского Союза в связи с сосредоточением частей Красной Армии у восточной германской границы.

В ответ на это мною, от имени Советского правительства, было заявлено, что до последней минуты германское правительство не предъявляло никаких претензий к Советскому правительству, что Германия решила о нападении на Советский Союз, несмотря на миролюбивую позицию Советского Союза, и что тем самым фашистская Германия является нападающей стороной.

По поручению правительства Советского Союза я должен также заявить, что ни в одном пункте наши войска и наша авиация не допустили нарушения границы, и поэтому сделанное сегодня утром заявление румынского радио, о том, что якобы советская авиация обстреляла румынские аэродромы, является сплошной ложью и провокацией. Такой же ложью и провокацией является вся сегодняшняя декларация Гитлера, пытающегося задним числом состряпать обвинительный материал насчет несоблюдения Советским Союзом Советско-германского пакта.

Теперь, когда нападение на Советский Союз уже совершилось, Советским правительством дан нашим войскам приказ отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей родины. Эта война навязана нам не германским народом, не германскими рабочими, крестьянами и интеллигенцией, о страдании которых мы хорошо понимаем, а кровожадными фашистскими правителями Германии, поработившими французов, чехов, поляков, сербов, Норвегию, Бельгию, Данию, Голландию, Грецию и другие народы.

Правительство Советского союза выражает непоколебимую уверенность в том, что наши доблестные армии, и флот, и смелые «соколы» советской авиации с честью выполнят долг перед одиной, перед советским народом и нанесут сокрушительный удар агрессору. Не первый раз нашему народу приходится иметь дело с нападающим зазнавшимся врагом. В свое время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил Отечественной войной, и Наполеон потерпел поражение, пришел к своему краху. То же будет и с зазнавшимся Гитлером, объявившим новый поход против нашей страны. Красная Армия и весь наш народ вновь поведут победоносную Отечественную войну. За родину, за честь, за свободу. Правительство Советского союза выражает твердую уверенность в том, что всё население нашей страны: все рабочие, крестьяне и интеллигенция, мужчины и женщины, отнесутся с должным сознанием к своим обязанностям, к своему труду.

Весь наш народ теперь должен быть сплочен и един как никогда. Каждый из нас должен требовать от себя и от других дисциплины, организованности, самоотверженности достойной настоящего советского патриота, чтобы обеспечить все нужды Красной Армии, флота и авиации, чтобы обеспечить победу над врагом. Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского союза, ещё теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего советского правительства, вокруг нашего великого вождя товарища Сталина».

3 марта 1943 г. г. Ржев

— Милый мой Коленька, как же я истосковалась

по тебе, ты вернулся, живой, ну иди же сюда, не стой

как…

— Подъем, Князев раскудрить, тудыть, подъем. К тебе пришли.

Как же не хотелось открывать глаза и вместо моей ненаглядной Катеньки, видеть опухшую рожу конвоира.

— Что ж ты так орешь-то, Строгин? Охрипнешь!

— Пагавари мне ишшо, а ну, руки покаж!

В камеру, отстранив конвоира, вошел майор среднего роста совершенно, до блеска, лысый.

— Ну здравствуй, капитан, примчался сразу же, как узнал, думал, уже не свидимся. Конвойный, можешь быть свободен!

— Так не положено же! — Свободен!

И уже через пару секунд в камере остались двое арестованный и человек с майорскими кубарями на отвороте воротника.

— Да я и сам думал — хана мне. Отпусти меня ради бога, раздушишь! Ты поесть ничего не принес?

Из бездонного кармана галифе, сею же минуту, был извлечен подозрительно вкусно пахнущий газетный сверток с проступившими местами пятнами жира.

— Давай все по порядку.

— Да нечего особенно рассказывать. На второй день нам повредили рацию.

— Да ты ешь, ешь!

— Ем, ем, спасибо, связи не было, при выполнении задачи мы столкнулись с непредвиденными трудностями, группе пришлось затаиться. Эта задержка впоследствии стоила жизни трем моим бойцам. Задачу мы выполнили, но группы больше нет. Возвращаясь, мы попали под наш артобстрел. Помню только свист и все, очнулся в госпитале.

— Да, знала б мама, чем ты тут занимаешься, я же обещал пристроить тебя в штаб.

— Кем? Писарчуком? Слушай дальше. После госпиталя пошел командиру батареи, ну поздороваться, ясное дело, а он меня как видел, так обрадовался, побежал ко мне, да видать заспешил, упал и обе руки себе сломал. Вот я тут пятый день и сижу.

— Ты за него, Коля, не волнуйся, до свадьбы заживет, с ним же провели беседу, а тебя мы к награде приставим, и ребят твоих. Информация, которую вы добыли, спасла жизни тысячам бойцов. Ты пока посиди здесь дня три, здесь оно спокойней, а я за это время тебе новых людей отберу в группу, лично. Дело вам предстоит на порядок сложнее предыдущего, так что отдыхать начинай прямо сейчас. Это приказ!

Через пять дней меня срочно вызвали в Москву, для инструктажа по новой боевой задаче и ознакомления с личными делами бойцов, отобранных майором Ремизовым. Путь мой лежал в неприметный с виду, но хорошо известный каждому москвичу серый дом. Пройдя гулкими коридорами, предъявив дежурному вызов, я постучал в мощную дубовую дверь, из-за которой тут же раздался властный голос:

— Войдите.

Оперативная сводка за 4 марта 1943 г. от советского Информбюро:

Четвертого марта западнее Ржева наши войска, продолжая развивать наступление, овладели городом и желез- нодорожной станцией Оленино, а также заняли крупную железнодорожную станцию Чертолино. Железная дорога МОСКВА РЖЕВ ВЕЛИКИЕ ЛУКИ на всём протяжении очищена от противника.

От Иоанна святое благовествование:

И, неся крест cвой, вышел он на место лобное, по-еврейски Голгофа называемое. Там распяли его и с ним двух других, по ту и по другую сторону от него, а посреди Иисуса. Пилат же написал надпись и поставил на кресте. Написано было: Иисус Назарей, Царь Иудейский. Эту надпись читали многие из Иудеев, потому что место, где был распят Иисус, было недалеко от города, и написано было по-еврейски, по-гречески и по-римски. Первосвященники же Иудейские сказали Пилату: «не пиши: Царь Иудейский». Пилат же отвечал им, что я написал, то написал. Воины же, когда распяли Иисуса, взяли одежды его и разделили на четыре части, каждому воину по части, и хитон. Хитон же был не сшитый, а сверху весь тканый. И так сказали друг другу: «не станем раздирать его, а бросим о нем жребий, чей будет, да сбудется реченное в Писании: разделили ризы Мои между собою и об одежде Моей бросали жребий.

Так поступили воины. При кресте Иисуса стояли Матерь Его и сестра Матери Его, Мария Клеопова, и Мария Магдалина. Иисус, увидев Матерь и ученика тут стоящего, которого любил, говорит Матери Своей: «Же'но! се, сын твой». Потом говорит ученику: «се, Матерь твоя!» И с этого времени ученик сей взял Ее к себе. После того Иисус, зная, что все уже совершилось, говорит: жажду. Тут стоял сосуд, полный уксуса. Воины, напоив уксусом губку и наложив на иссоп, поднесли к устам его. Когда же Иисус вкусил уксуса, сказал: совершилось! И, преклонив главу, предал дух. Но так как тогда была пятница, то Иудеи, дабы не оставить тел на кресте в субботу, — ибо та суббота была день великий, — просили Пилата, чтобы перебить у них голени и снять их. Итак, пришли воины, и у первого перебили голени, и у другого, распятого с ним. Но, придя к Иисусу, как увидели его уже умершим, не стали перебивать у него голеней, но один из воинов, Лонгинием нареченный, копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода. И видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его; он знает, что говорит истину, дабы вы поверили.

17 марта 1943 года Москва лубянка дом 16

— Капитан Князев по вашему приказанию прибыл.

— Я знаю, кто вы, капитан Князев, он же Яцек Воль ски, он же Николай Ремизов. Как вы видите, я хорошо осведомлен о вас и ваших действиях как в нашей стране, так и за ее пределами. Вы обладаете редким свойством, Иванов, выживать в самых гиблых условиях и это свойство в скором времени вам очень пригодится. Мне поручено ввести вас в курс операции, которую вам предстоит выполнить в кратчайший срок. Хочу заметить, что вашу операцию будет курировать сам товарищ Сталин. Германия ослабла, она истощена, но по-прежнему опасна. Из перехваченной шифрограммы мы узнали, что немецкое командование приняло решение о создании укрепленного плацдарма в низовьях Гималаев. В задачу вашей группы входит проведение диверсий на территории врага, вы не должны допустить развертывания плацдарма. Имеется информация о партизанских отрядах, которые могут оказать вам содействие. Возьмите, — на стол упала толстая папка.

— Здесь письменные инструкции и личные дела бойцов. Ознакомьтесь как можно быстрей, запомните: время сейчас не на нашей стороне. Рад был познакомиться с вами, товарищ Иванов.

— Разрешите идти товарищ Пыжов?

— Одну минуту, небольшая формальность. За отвагу, проявленную при выполнении боевой задачи в тылу врага, Иванова Николая Ивановича наградить орденом Георгия Победоносца, Одинцова Василия Петровича, Лысикова Юрия Сергеевича, Балдербаева Тахура Рамилиевича наградить орденом Красного Знамени, посмертно. Вот теперь можете идти.

— Служу Советскому Союзу.

1885 год. Вена, Австрия

Все утро его не покидало странное чувство тревоги, ощущение, которое испытывает человек, которому есть что терять. Особенно странно это было потому, что терять ему было нечего, как говорят, ни гроша за душой, а его душа была никому не нужна. Он рисовал картины, и они ему нравились, но он понимал, что его картины вряд ли стоят тех усилий, которые придется приложить грабителям, поднимаясь на второй этаж, где он жил. Чтобы как-то развеять тягостное ощущение, он решил прогуляться по городу, благо дождь, ливший с вечера, закончился, и погода обещала быть не по-апрельски теплой. Как же все-таки преобразилась Вена. Еще вчера — пыльные мостовые, серые, давящие друг на друга дома, низкое серое небо сегодня уже ничем не напоминали себя вчерашних. Мостовая, умытая дождем, весело блестела на солнце, дома из серых громад преобразились и стали похожи на одну большую клумбу, выставленные заботливыми хозяйками «кактусы» радовались с балконов высокому весеннему небу. Влившись в этот поток, он заметил, что чувство, терзавшее его все утро, стало проходить. Побродив по узким улочкам старого города, он вышел на городскую площадь. Здесь было людно, кто-то гулял с детьми, кто-то кормил голубей, он же сел на лавку и погрузился в нелегкие раздумья. Что он будет делать через полгода, когда снова придет зима, где он будет жить? Все планы на будущее сводились для него к тому, как пережить будущие холода и не умереть от голода. Оторвавшись ненадолго от размышлений, он заметил на тумбе яркую афишу, приглашавшую всех желающих посетить выставку восточных древностей. Недолго думая, он встал и направился к музею, это развлечение было ему по карману, ведь вход на выставку был свободным. Поздоровавшись со смотрителем, старым уважаемым австрийцем, которого с легкостью можно было спутать с одним из экспонатов, он вошел в большой зал, предназначенный специально для выставок. Народа в зале было немного, выставка работала уже не первую недулю. Он не любил толпу. Окинув взглядом зал, он начал свою экскурсию с большой статуи Будды в центре. По мере его продвижения по залу тревога вновь напомнила о себе. Проходя мимо старинного копья за стеклянной витриной, он остановился, не в силах пошевелиться.

— Я схожу с ума.

Жертвенная кровь, в чашу Христову с копья стекшая, светом прольется на держателя своего. Перед его глазами промелькнули моменты его прошлой и будущей жизни, жизни, в которой он руководит могущественной державой, державой, которой покорится половина Европы. Через мгновение видение исчезло, и он мог видеть лишь свое отражение в витрине, отражение Адольфа Шикльгрубера. Теперь он знал, что его ждет. Тревога прошла.

17 марта 1943 года. Москва

В Москве меня ждала осиротевшая квартира. Шумные праздники с друзьями, усталое лицо отца, красавица жена — всё это осталось в прошлой довоенной жизни. Сейчас же меня встречали пустота комнат да воспоминания давно минувших дней — не самая лучшая компания. У меня еще оставался сухой паек, полученный при отбытии из Ржева, так что я мог со всеми удобствами приступить к изучению папки. Начать я решил с личных дел, всего их было пять. Открыв первое, я был весьма удивлен. С маленькой фотографии на меня смотрело совсем юное лицо. Колышева Татьяна Сергеевна, 1920 года рождения, москвичка, аспирантка факультета истории востока МГУ призвалась в армию в августе 41, коммунистка, знает три языка, окончила курсы медсестер. Очень хорошо, майор Ремизов, только Татьяны Сергеевны мне и не хватало в от ряде. Переводчик это, конечно, хорошо, вот только задача у нас на сей раз не языка брать, а бомбы закладывать, молча.

Так, ладно, какие сюрпризы нас ждут дальше? Открыв следующее дело, я вздохнул с облегчением. Суровое лицо бойца Анищенко внушало доверие. Анищенко Павел Митрофанович 1922 года рождения, уроженец села Кочетовка, Хохольского района Курской области. Призван в армию в сентябре 41 года, закончил школу сержантов, имеет медаль «За отвагу». Ладно, хорошо. Следующее дело принадлежало бойцу Холошину Вилу Юрьевичу 1922 года рождения. Уроженец города Белгорода призван в армию в сентябре 41 года, закончил школу сержантов. Вил хорошее имя, Владимир Ильич Ленин. Четвертое дело принадлежало бойцу Белякову Роману Александровичу, 1922 года рождения. Родился в городе Курске, призван в армию в 41 году, закончил школу сержантов. Тут все было понятно: ребята одногодки, наверняка знают друг друга не один год, закончили разведшколу, спецы… Последнее дело удивило меня не меньше первого. Цимерман

Эдуард Львович, 1890 года рождения, доктор изикоматематических, кандидат медицинских наук, лектор кафедры биологической и медицинской химии. Троцкист. В 1926 году осужден по статье 58/1а, отбывал наказание на поселении в городе Братске. Вот это группа! Ай да майор! Зачем мне девочка-переводчик и зек-пенсионер? Я повозмущался еще немного, но, будучи не в силах что-либо изменить, пошел на кухню заваривать чай. Стараясь переключиться на что-то отвлеченное, я взял стул и подсел к окну. Раньше я мог часами сидеть у окна, которое смотрело на Спасские ворота, наблюдать за представительскими машинами, выезжающими из Кремля, представлять, о чем думают, чего ждут мои соседи. Теперь я знал, чего они ждут. Зенитка на Тимофееевской башне, мощные прожекторы, аэростаты, все это говорило о том, что они постоянно ждут нападения. Тут уж старайся не старайся, а переключить себя на что-то отвлеченное от войны не получается. Допив чай, я направился в комнату, где находились еще не изученные мной инструкции товарища Пыжова.

СПРАВКА архив НКВД

Бурджиев Петр Мамиконович родился 2 декабря 1878 года, коммунист. В 1920 году эмигрировал во Францию, создал там активное коммунистическое подполье.

В 1922 году основал элитную интернациональную школу

ГРЧ11.

12 ноября 1923 г., Франция, Версаль — Вы звали меня, учитель?

— Да, Генрих, заходи, мне нужно с тобой поговорить на очень серьезную тему.

1 Гармоничного Развития Человека.

— Я в чем-то провинился, учитель?

— Вовсе нет, напротив. Речь пойдет о неком испытании, экзамене. В начале обучения ты читал устав нашей школы и наверняка помнишь, что каждый год в конце или в самом его начале ученики должны пройти испытание и на практике применить все, чему вас научили в школе. Ты еще не проходил испытание, но это не твоя вина, а моя, я не успел придумать для тебя достойного задания. Сейчас же этот момент настал. Суть твоего задания следующая. Тебе придется отправиться в Америку и найти некого Мериха Николая Федоровича и передать ему вот эту шкатулку. Объяснять ему ничего не нужно, я написал ему письмо, оно в шкатулке. На это задание тебе отводится месяц, новогодние праздники ты должен встретить в стенах школы. Я дам тебе бланки, в которых расписываются при получении посылок, когда передашь мой подарок, попроси расписаться в бланке, пусть думают, что это обычная посылка. После бланк с подписью отправишь заказным письмом на адрес школы. Так я узнаю, какого числа состоялась передача. Если все пройдет успешно, можешь считать себя переведенным на следующий курс. Содержимое посылки представляет для меня большую ценность. Будь осторожен, Генрих.

Шестого декабря в дом Мерихов постучался молодой почтальон. Как обычно бывает в таких случаях, передал получателям посылку, забрал бланк с подписью и отпра вился обратно на почту, не забыв при этом пожелать своим клиентам счастливого рождества.

30 минут спустя — дом Мерихов

— Этого не может быть, этого просто не может быть, это миф!

— Не надо так волноваться, дорогой, в чем дело? — Кто принес эту шкатулку?

— Почтальон. Да что, в конце концов, произошло? — В шкатулке лежало письмо, прочитай его.

Уважаемый Николай Федорович, вы известны мне, как человек, посвятивший пониманию Востока всю свою жизнь, я хочу вам в этом немного помочь. Надеюсь, вы не сочтете это письмо и содержимое шкатулки чьей-то глупой шуткой. Я знаю, что через два месяца вы отправляетесь в экспедицию в Монголию. Так вот, в шкатулке находится легендарный камень Чинтомани. Пришло время вернуть его. Вы наверняка знаете легенду об этом камне. Он сам поведет вас.

— Николай, это правда? Похоже на розыгрыш. Камень Чинтомани, это одна из восточных сказок.

— Не знаю, не знаю. Леночка, ты не будешь против, если сегодня мы поужинаем вместе с Левой?

Вечер того же дня, ужин в доме Мерихов.

— Ви же не просто так позвали в свой дом старого Гершона Мейзеля? Ближе к делу. Покушать жареную рыбу можно и в доме у Мейзелей, ви знаете, как Роза жарит рыбу? Не знаете?

— Гершон2 Нафталинович3, вы совершенно правы, я не просто так пригласил вас. Мне нужна помощь опытного ювелира.

— И что ви ко мне имеете?

Николай Федорович открыл шкатулку и передал ее в руки ювелира. Поколдовав над камнем, Мейзель, помрачнев, вынес свой вердикт:

— Мы давно с вами знакомы, и я не буду вешать вам лапшу, мне нужно время, чтобы дать вам ответ. Это, несомненно, уникальный камень, он обладает редкими свойствами, присущими только определенным камням. Так что я сейчас доем свою рыбу и пойду домой к Розе, спать, чтобы завтра с утра заняться вашей диковиной. Ви еще имеете что-то мне сказать? Нет? Будьте здоровы.

Через два дня, испытав весь свой арсенал и исчерпав все знания, Герша, выбросив белый флаг, потребовал переговоров. Переговоры проходили за столом, накрытым к ужину.

— Коля, где ты взял этот камень, там больше нету? Моя Роза хочет себе такой же, а если можно, то два. По правде говоря, я так-таки и не знаю, что говорить. Этот камень тверже алмаза. Я сточил два круга для огранки, а ты знаешь, как они были мне дороги, а на нем так и не царапинки.

2 Иврит. Изгнанный.

3 Нафтали-иврит. Борец.

Он слишком тяжел для своих размеров, и ты знаешь, моим измученным глазам показалось, что ночью он так-таки светится. Пусть не ярко, но светится. Да, еще, когда я рассматривал его в свою лупу, а ты же знаешь какая у меня большая лупа, то я заметил в нем, так-таки в самом сердце камня, гравировку. Ты не знаешь, как она туда попала? Не знаешь! Я, представь себе, тоже не знаю, но она там есть. И ты знаешь, как мои измученные глаза не пытались ее рассмотреть, ничего не получилось, не помогла даже моя легендарная лупа. Это, конечно, не мое дело, но ты случайно не масон, Коля? Нет? Нет, но ты точно не масон? Точно? Ну, хорошо. Ты хотел, чтобы я определил тебе, что это за камень. Так-таки и вот. Камня с такими свойствами в природе не существует, это говорит тебе Гершон Мейзель, а тот, кто скажет обратное — шарлатан, наплюй ему в рот и забудь. Я выполнил все твои просьбы? Спасибо за рыбу, будьте здоровы.

Мои стихи, необузданны и дерзновенны4,

Да вознесутся к тебе, о, сатана, царь пира. Прочь с твоим краплением, священник, И заунывным пением, прочь.

Эвелинг.

4 Эвелинг, муж Элеоноры Маркс.

1900 г. Мюнхен, редакция газеты «Искра»

— Товарищи, прошу тишины. Все мы принимаем активное участие в классовой борьбе мирового пролетариата и не понаслышке знаем, что большая часть рабоче-крестьянских масс готова к пришествию нового строя. Машина мировой революции запущена и снята с тормозов, но под ее колесами все еще хватает камней, не дающих ей прокатиться по всему миру. Можно начать с устранения мелких препятствий, но это не даст скорого результата, на их месте будут появляться все новые и новые! Но стоит нам устранить несколько больших глыб, и машина сдвинется. Сдвинется под весом векового неравноправия, сминая на своем пути все преграды. Этим глыбам есть название РЕЛИГИЯ и БУРЖУАЗИЯ — вот, что мы должны искоренить в первую очередь. Пролетариату не нужен Бог, это место займет преданность коммунизму и ненависть к его врагам. Партия и Совет Народных Комисаров — вот в кого будут верить и кого бояться граждане новой России. Теперь, по существу. Товарищи, я собрал вас здесь, чтобы предложить встать у руля революционной машины вместе со мной. В моих руках находится наследство, завещанное отцом мирового пролетариата, с описанием методов, по которым достижение нашей обшей цели, и не только, возможно в пятилетний срок. Товарищи, мы будем вершить историю, ВСЕ в наших руках.

18 марта 1943 г., Москва

Просидев за изучением содержимого папки почти до рассвета, я имел лишь приблизительное представление о своих дальнейших действиях. Мне предписывалось незамедлительно отправиться в Манчжурию, где меня уже ждала группа, расквартированная в городе Харбин. Оружие, провиант, схемы расположения противника я должен был получить у связного там же. До отбытия мне предписывалось сдать дела заместителю товарища Пыжова на Малую Лубянку.

Февраль 1943 года, Вестфалия, замок Вевельсбург5

— Рыцари мои, сегодня знаменательный день для всей Германии. Сегодня мы напишем новую историю. Историю, в которой арийцы займут главенствующее место в мире. Именно вам предстоит открыть последний Крестовый поход на Восток. И пусть Восток падет к ногам воинов льда и ветра, ногам Арийских воинов.

Закончив речь, Рейхсфюрер СС Генрих Гимлер и штурмхауптфюрер Освальд Гайхрид, командир бригады Норд, поднялись в кабинет, чтобы обсудить детали предстоявшей операции. В кабинете их уже ждали.

— Господа, представляю вам Освальда Гайхрида —

человека, которому поручено обеспечивать вашу безопасность во время экспедиции. Можете не беспокоиться, с ним ни один волос не упадет с вашей головы.

5 Резиденция Г. Гимлера

Разрешите мне, в свою очередь, озвучить и ваши фамилии?

Ганс Мюллер, руководитель группы ученых, занимающихся топографией и изучением ландшафтного символизма. Вальтер Шварц изучает древнюю письменность Востока. Эрнст Шеффер, руководитель всей экспедиции, группа его ученых занимается изучением мифологии Центральной Азии. Многим из вас пришлось бросить свои экспедиции, кафедры, проекты и, пролетев полмира, явиться сегодня сюда по моей просьбе. Но это оправданная жертва. Вам поручено отправиться в научную экспедицию. Каждый получит возможность применить свои знания и умения на месте. Двадцать лет назад я совершил самую большую ошибку в своей жизни: в моих руках был величайший артефакт человечества, но в то время я не осознавал его ценности. Я передал его ученому-востоковеду — путешественнику Николаю Федоровичу Мериху. Изучите биографию этого человека, начиная с декабря 1923 года. Вам придется пройти по его следам.

18 марта 1943 года, вечер, Москва.

Москву я покидал поздним вечером. Было ощущение, что город разом вымер, все привычные звуки как будто растворились в ночной темноте. Окна, занавешенные тяжелыми шторами, не пропускали света. Складывалось ощущение, что даже воздух потяжелел от напряжения, царящего вокруг. В столице был комендантский час. До отбытия поезда оставались сорок две минуты, и я с удовольствием тратил их, прогуливаясь по перрону.

Голова была ясна, первоначальный план действий выработан, все было замечательно. Но тут меня кольнула неожиданная мысль, а не забыл ли я выключить чайник, когда в кратчайшие сроки отбывал из своего дома. Я стал выстраивать цепочку событий, чтобы установить, включал ли я его вообще. От этого занятия меня отвлек шум мотора приближающейся машины. К воротам вокзала, через которые этапируют заключенных, подъехала машина с выключенными фарами. Через мгновение из нее вышел человек в форме и быстрыми шагами направился в мою сторону.

— Успел, ну, слава богу, думал уже не застану.

— Что ты такое говоришь, Гена? А еще коммунист!

— Мне можно, ты же не пойдешь стучать на полковника НКВД?

— Нет, уже не успею, а надо бы, в отместку. Ты зачем мне Цымермана и Колышеву в группу включил, на кой они мне сдались?

— Не кипятись, Коля, если включил, значит так нужно. Мы получили кое-какие дополнительные сведения о планах Рейха в том районе, так что ваша задача усложнилась. Пыжов знал только о первой части операции, об истинной цели известно только мне, товарищу Сталину и товарищу Мао. Товарищ Мао — наш связной в Китае.

— Кстати, насчет не кипятись: Гена, будь добр, заскочи на нашу старую квартиру, проверь, я чайник выключил или нет, чтоб я не волновался.

— Нет, ну ты фрукт, я ему про дела государственной важности, а он про чайник беспокоится. По прибытию зайдешь по этому адресу, там живет Мао, у него оружие, амуниция и связь. Он все тебе пояснит, верь ему, как мне. Товарищ Мао — предводитель красного китайского движения. В случае необходимости поможет людьми, он — наш человек.

Поезд тронулся. Я, наскоро попрощавшись с майором Ремизовым, отбыл в направлении Харбина…

Тем временем, расквартированные недалеко от советского посольства в Харбине бойцы дожидались своего командира.

— Хлопці, я так більше не можу.

— Отставить панику. Сержант Анищенко, доложить обстановку.

— Докладаю. Він мене вже загриз цей Едуард Львович. У нього рот не закривається, чеше й чеше. От ви знаєте, як знайти среднюю квадратичную длинну пробігу антинитрины, движущейся по орбиталям фотонной линии Бета-кварков в сечении рассеивания, а я знаю, по диаграммной технике Феймона, составив матрицу функции спина через взаимодействие Вандерваальса во фракталах. Або ще краще запитує мене, а знаешь ли ты, голубчик мой, сколько барионов выделяется при распаде амега-кипирона? І що він от мене ожидал услышать, так знаю!!

— Ну и что ты ему ответил?

— А ти сам як думаєш? Мужики, я вам так скажу, як о вчення світ, то я за сьогоднішній день так просвітлився, що в ночі поруч із мною книжку читати можна. Що смієтеся?

— А ты знаешь что, пойди ему расскажи, как корову доить, как печку класть, еще что-нибудь вспомни.

— Не я краще з вами посиджу, давайте закуримо зараз.

— Мы бросили.

— Иди, иди, просвещай доктора наук. Вот кабан, не вытолкаешь.

— А не прогуляться ли нам до местного рынка. Мы же с тобой организмы, так или нет?

Польское подполье

— Яцек! Давай быстрей умывайся, да хватит уже, а то вороны унесут! Тебя срочно хочет видеть Вояк.

— Вот тебе раз, а за какие такие заслуги?

— А за такие! Человечек-то, которого вы у русских отбили, — ой, не простой оказался, отблагодарить тебя Вояк хочет! В Москве ни с одного десятка плеч полетят погоны из-за этого человечка, ой, не с одного! Слышь, Яцек, Боря в ту же сторону едет — он тебя подкинет!

Боря представлял собой лешего в сапогах, телогрейке, перепоясанной патронташем, и негасимой папиросой в зубах.

— Боря, скажи-ка мне, доводилось тебе с Вояком пообщаться?

— А мне без надобности с ним общаться, да и ему со мной тож. Я кто такой? Я по кухне больше, у меня даже винтовки нет один патронташ, да и тот применяется не по назначению!

— Это как же ты его применяешь?

— Пузо подпоясываю, когда в деревню к бабам еду, уж больно они, Яцек, героев любят!

— А сейчас ты по какому поводу вырядился?

— А ты неужто не знаешь? Вояк на несколько дней

в деревне осесть пожелал. Меня по кухне позвали помочь, оголодал Вояк, шутка ли — месяцами по лесам партизанить?! Решил устроить застолье, домашнего покушать.

На входе в избу, где квартировал Вояк, меня встречал староста.

— Я — Яцек, меня Вояк звал.

— Как же, знаю, вчерашний конвой — ваша работа?

— Наша.

— Если б ты только знал, какого важного для нас человека вы отбили! Сегодня ты — герой! Проходи, Вояку есть, что тебе сказать!

Открыв тяжелую проклепанную дверь, я зашел в кабинет. Там было пусто. Глаза сразу отметили стол, заваленный картами, висящий над столом портрет человека, чем-то похожего на спасенного нами вчера. Затемненные занавески создавали сумрак, который концентрировался в углах.

— Есть кто живой? Я — Яцек. Хозяева? … — Здравствуй, герой.

Из-за угла за моей спиной вышел человек в сером шерстяном костюме, черных лаковых сапогах, коротко стриженый: на вид лет тридцати пяти. Медленно, по-хозяйски, он прошел мимо меня и сел в кресло. Это был он — ошибки быть не могло…

— Так это твои ребята пошумели вчера? Отличный результат! За спасение оберфюрера СС Рейх наградит…

— Молчи, Вояк!!! Ствол пистолета смотрел ему прямо в лоб. Не узнал?

В сторону полетел грим. — А так?!

— Иванов?!

— Не ожидал, Вояк? Сидеть, сука, только дернись, ты меня знаешь!

— Знаю. Ты думаешь, я испугался? В деревне сто моих головорезов, что ты будешь делать, когда меня убьешь? Они тебя разорвут. Ты глупо поступил, Иванов. Явившись сюда, ты подписал себе смертный приговор! Улыбаешься?

— С чего ты взял, что я тебя убью? Ты знаешь много полезной информации, а жить ты хочешь и сделаешь все, чтобы прожить лишний час. Я отвезу тебя в Москву!

На стол упало личное дело лейтенанта Кудряшова (Вояка), курсанта Ясеневской школы диверсантов.

— А это твоим соратникам на память, и не дай бог попасться тебе им на глаза. Мужики они суровые, долго разбираться не будут в твоих мотивах помочь рейху, мне кажется, ты даже не успеешь сказать, что ты против советской власти. Ты — сволочь и предатель, Кудряшов, но сволочь умная. В этой папке вся твоя биография. Хочешь, полистай, ну как? Впечатляет? Мы специально выделили твои заслуги перед родиной, чтобы поубавить фанатизм твоих головорезов. Точно такие же папки сегодня легли на несколько столов, похожих на твой, так что варианта у тебя два: либо принять смерть от рук соратников по борьбе с коммунизмом, либо поехать со мной в Москву, а там будет видно.

— Неужели в Москве меня ценят так высоко, что ради моей поимки пришлось пожертвовать оберфюрером СС,6 и только ради того, чтобы подобраться ко мне?

— Не обольщайся на этот счет: освобожденный оберфюрер СС — мой брат, ты его тоже должен хорошо знать, разработанная нами операция многоходовая, и ты в ней только первый шаг.

— Товарищ, проехали станцию Кукуевка!

«Так, поезд, я еду, куда? На мне форма, так-так-так, число, время. Вчера ночью выехал из Москвы. Сон, опять этот сон, что-то я сделал не так, это в прошлом. Умыться, срочно!!!»

Умывшись и приведя себя в порядок, я оценил получившийся результат, оценка была «удовлетворительно». Пережитые за последние месяцы приключения не лучшим образом отразились на моем внешнем виде. Из зеркала смотрел молодой человек с глазами старика, это пройдет, я просто устал. Поезд — отличное место, чтобы посидеть и подумать, а подумать мне было, о чем. Я заказал у проводницы чай и ударился в размышления.

Оперативная сводка за 28 февраля 1942 г. от советского Информбюро:

6 Промежуточное звание между старшим офицером и генералом, командовали бригадами, сформированными из негерманских националистов и нацистов.

Седьмая гвардейская артиллерийская часть внезапным огневым налетом на укрепленные пункты немцев близ деревни Березуги Демидовского района уничтожила две миномётные батареи, пять ДЗОТов и вывела из строя до роты пехоты противника. Наши летчики-штурмовики совершили внезапный налет на немецкий аэродром, на котором находилось до тридцати самолетов типа «Ю-52» и «Ю-87». В результате атаки советских летчиков уничтожено шестнадцать вражеских самолетов.

— Организм, а чего бы тебе сейчас хотелось больше всего?

— Яблок моченых, или щец покислей.

— Да, от щец и я бы не отказался. Пойдем, посмотрим, какими витаминами богат здешний рынок.

А здешний рынок был богат на разнообразные травы, посуду, ткани, побирушек, снующих в поисках, сочувствующих, ароматы пряностей, витавшие в воздухе легко могли вскружить голову, но только не советским гражданам.

Гармонично вписавшись в ряды продавцов и нищих, ребята направились к рядам с харчами.

— Слушай, Ром, я постоянно думаю… — По тебе не заметно.

— Сколько можно? С ним на серьезную тему хочешь поговорить…

— А лучше место ты выбрать не мог? За кошельком смотри, чтоб не сперли. Пойдем вон к тому лотку, купим по пирожку, а потом поговорим. Я когда голодный — злой.

Купив у аборигена кулек пирожков с непонятной начинкой ребята продолжили беседу.

— Так вот, Ром, я постоянно думаю… — Угу, угу!!!

— Как все-таки жизнь складывается. Вот ты мог себе представить, что когда-нибудь тебе придется убить человека, и не одного?

— Я не человеков убивал, а врагов, и жалею, что не всех еще перебил.

— Да не заводись ты, я ж к тому речь веду, что нас жизнь кидает. Сначала три года нескончаемых бомбежек, наступлений, контрнаступлений, а теперь опять кинула…

Только теперь понимаешь, какой должна быть жизнь.

— Я все равно каждый день думаю: как там ребята, живы, иль уж нет никого!? (Знаешь что, не расстраивай меня). А с другой стороны, начальству видней: если послали, значит здесь мы нужней. Так что ешь пирожок и не забивай себе голову, неизвестно, что нас ждет здесь.

Рынок — суетной и шумный — вдруг разом притих, торговцы, яростно борющиеся за покупателей, молча стояли и смотрели на процессию из семи человек в балахонах, двигающуюся через рынок.

— Влад, ты только посмотри, местное начальство.

— Да-аа, не похожи они на работников местной управы!

— Больше на отшельников смахивают.

Неожиданно из толпы навстречу процессии выполз грязный нищий с протянутой рукой. Реакция отшельников была неожиданной. От мощного удара, бедняга отлетел на три метра и свалил латок с посудой. Человек в балахоне остановился, обвел толпу внимательным взглядом из-под капюшона и выкрикнул несколько фраз. Люди стояли, как вкопанные, даже торговец посудой перестал собирать с земли уцелевшее добро. Медленными шагами человек в балахоне подошел к нищему, который беспомощно сидел, прислонившись спиной к опрокинутому лотку.

— Ром, да что ж он собака делает? Эээ, мужики, вы что надумали?

Недоеденные пирожки полетели в пыль: было уже не до них.

— Это уже бандитизм! Ни с того ни с сего человека бить. Ну и что, что нищий, ну пахнет плохо, бить-то так за что?

Поднятая рука человека в балахоне опустилась, и он нехотя повернулся к новой жертве.

Короткое слово на непонятном языке, и оба сержанта оказались в плотном кольце отшельников в балахонах.

— Эх, ну ведь не хотел, хотел просто погулять.

Пудовый кулак сержанта Белякова, не раз вбивавший азы военного дела в новобранцев, имевших свое сугубо личное мнение в этой области, и на сей раз нашел свое место в ухе ближайшего отшельника, но это была его единственная победа. Всё было сработанно очень четко. Ребята бились так, как их учили: слаженно, используя все, что попадалось под руки, но вся их наука свелась к одной минуте, после чего на них обрушилась лавина ударов.

От Иоанна святое благовествование:

В доме отца моего обителей много. А если это было бы и не так, я сказал бы, что иду приготовить место вам. И когда пойду, и приготовлю вам место, приду опять и возьму вас к себе, чтобы и вы были, где я. А куда я иду, вы знаете, и путь знаете. Фома сказал Ему.

— Господи! Не знаем, куда идешь ты, и как можем знать путь?

Иисус сказал ему.

— Я есть путь и истина, и жизнь. Никто не приходит к отцу, как только если бы вы знали меня, то зна- ли бы и отца моего. И отныне знаете его и видели его. Филипп сказал Ему.

— Господи! Покажи нам Отца, и довольно для нас. Иисус сказал ему:

— Столько времени я с вами, и ты не знаешь меня, Филипп? Видевший меня видел отца. Как же ты говоришь, покажи нам отца? Разве ты не веришь, что я в отце и отец во мне? Слова, которые говорю вам я, говорю не от себя. Отец, пребывающий во мне, он творит дела. Верьте мне, что я в отце и отец во мне, а если не так, то верьте мне по самим делам. Истинно, истинно говорю вам. Верующий в меня, дела, которые творю я, тот сотворит и большее, потому что я к отцу моему иду.

Последний урок

— Учитель, я не хочу видеть и слышать то, что вижу и слышу!

— Что же это?

— Я вижу фанатизм в глазах братьев. Те ценности, на которых основывается все наше учение, для многих превратились в пустые слова. Их умы отравлены чуждыми нам идеями. Причем не только послушники, но и некоторые Ламы готовы поддержать эти идеи с оружием в руках. Тогда как учение говорит о том, что мы должны свято чтить заповеди и искать просветление в медитациях и труде.

— Я вижу, что ты был прилежным учеником Тамга и совершенно правильно пересказал мне строки священного писания, но выслушай мой последний урок. Каждый ищет путь к просвещению по-своему. Твой путь предрешен, тебе придется стать избранным хранителем камня Чинтомани. Грядут большие перемены, ты должен быть готов ко всему. Даже к тому, чтобы в случае необходимости пренебречь пятой заповедью. Я многого не успел тебе рассказать, но ты был внимателен и прилежен, эти качества помогут тебе на пути. Отступники, отринувшие учение опасны, они хотят действий и пойдут за тем, кто даст им такую возможность, они умны и знают многое про камень. Они должны исчезнуть! Помни это, и пусть твоя рука не дрогнет в решающий момент. Завтра камень вместе с Тэнцзином7 отправится в Индию, теперь это и твой путь.

Мои сыновья хотят пойти с тобой, но решать тебе… Я воспитал из маленького мальчика сильного, мудрого не по годам наставника. Прими это звание с гордостью. Ты меня еще увидишь, прощай…

Мне не осталось ничего, кроме мести,8

Я высоко воздвигну свой престол,

Холодным и ужасным будет вершье

В фундамент ляжет суеверная дрожь.

К. Маркс

7 Тэнцзин Гьямцхо, XIV Далай-лама

8 Из стихотворения «Заклинания впавшего в отчаяние» 1836 г. Германия Берлин.

Письмо Марксу Генриху:

«Здравствуйте, папа! Прошу извинить меня за долгое молчание. В моей жизни происходят кардинальные перемены. Разум восстает против окружающей меня действительности. Но спешу вас уверить, что сие восстание, никоим образом, не сказывается на моей успеваемости. Отнюдь, недавно я открыл в себе склонность к стихосложению. Сегодня ночью снилась матушка. В следующем вашем письме хотелось бы узнать, как она себя чувствует. Все мои чувства подсказывают, что я стою на поге, за которым меня ждут признание и слава. Мало сплю, но не чувствую усталости. Стал реже ходить в церковь, не могу заставить себя верить, прошу не осуждать меня и принять как данность. Освободившееся в душе место я заполню… другим богом… Любящий сын»

Сердцем города называют вокзалы и порты, если это действительно так, то сердце Харбина далеко не пролетарское. Это и неудивительно, большую часть города построили во время царствования Романовых по проектам Российских архитекторов. Мощное здание вокзала с колоннами из природного камня внушало уважение. Настроение было прекрасным, под стать погоде. Утреннее солнце, еще не успевшее набрать полную силу, приятно согревало, хотелось просто стоять и радоваться жизни, собственно, что я и делал. Порадовавшись жизни пару минут, я направился к выходу в город. Через час с небольшим, добрался до места, в котором меня должен был дожидаться сводный боевой отряд. Маленькое двухэтажное здание гостиницы впустило меня, оповещая портье звоном колокольчика о новом посетителе. Кое-как объяснившись с администратором, я поднялся на второй этаж, где меня дожидался забронированный номер. Город жил своей жизнью, из открытого окна в конце коридора доносились крики уличных зазывал, по всей видимости, где-то неподалеку был рынок, но те звуки, что привлекли мое внимание, доносились не из окна, а из-за неплотно прикрытой двери номера.

— Дядько Эдя, от ти шпарко розумний і я тебе за це поважаю, а відповідай ти мені на таке питання.

— Слушаю вас, голубчик.

— Від чого в мене ноги дужа шпарко смердять?

— Ну, голубчик, это элементарно, потовые железы…

— Ні не по цьому! А по тому вони смердять, що із за дницы зростають.

— Ну, уж тут-то вы меня голубчик уели, чего-чего, а такого объяснения я предположить никак не мог.

Постучавшись, я вошел в номер. На подоконнике напротив входной двери удобно устроился сержант Анищенко, чуть левее, в кресле, закутанный в платок с ночным колпаком на голове сидел Эдуард Львович.

— Здравствуйте, товарищи!

— І тобі не боліти хлопчик, а тобі кого?

— Я — Иванов Николай Иванович, капитан Красной Армии и ваш новый командир.

— А я товарищ Берия!!

— Дорогуша моя, вы бы следили за своими словами, не хочу, чтобы вы учились на моих ошибках.

Подобные вольности в рядах подчиненных я привык пресекать на корню:

— Сержант Анищенко, за неуважительное отношение и высказывания, недостойные советского гражданина, я, как ваш командир, по законам военного времени без… —

Анищенко зеленел с той же скоростью, с которой моя рука тянулась к пистолету в нагрудной кобуре.

— Товарищи, нельзя же так, да что же вы делаете?

Анищенко впал в ступор.

— Товарищ-капітан, я…

Быстро спрыгнув на пол, он попытался отдать честь. — Служу Советскому Союзу.

— То-то же, Анищенко, и впредь запомни о товарище Берии: либо хорошо, либо ничего. Это мой тебе отеческий совет.

— Как о покойниках, прости, господи.

— Эдуард Львович, вы тоже хотите пройти политзанятие?

— Я, голубчик мой, в свое время проходил эти занятия в городе Братске по 58/1а и смею вас уверить, что сам могу его преподавать, так вот.

— Вот и познакомились. Анищенко, где остальные… Анищенко, Анищенко…

Боец Анищенко, испытавший большое душевное потрясение, медленно сползал на подоконник.

— Пашенька, мил-человек, не пугайте, что с вами?

Мил-человек Пашенька, абсолютно не контроли руя своих действий, ничего не стесняясь, выдавив спиной оконное стекло, попытался выпасть со второго этажа, но, как говорится, попытка не пытка.

— Ну что же вы стоите, хватайте, он же сейчас упадет!

Флегматичный и ничем не примечательный доктор наук на деле оказался расторопным и сильным человеком. Затащив бесчувственного бедолагу в комнату и оказав первую помощь, соратники уселись на пол, воцарилось молчание, через пару секунд взорвавшееся диким хохотом.

— Не правда ли, общее дело сближает?

— Правда…, а почему у вас вид такой, у кого шальку позаимствовали?

— Приболел, знаете ли, не акклиматизировался.

В таком состоянии их и застали вернувшиеся с рынка побитые бойцы Советского Союза. Причем не одни.

В голове было, как в песне «вечерний звон», лицо болит, кулаки сбиты. Где я есть? Темно, по всей видимости, недалеко от меня кто-то сдох и воняет.

— Вил! — я попытался встать, — Вил.

Чья-то сильная рука вернула меня в исходное положение лежа, сил сопротивляться не было, я снова забылся.

— Рома, ты живой?

— Нет.

— Кончай дурить, руки-ноги целы, физиономия только синяя вся, но ты и раньше не орел был! Сидеть можешь?

— Могу, где мы?

— Моим последним воспоминанием можно считать кулачину перед носом и темноту потом.

Я, как в себя пришел, так сразу к тебе. — Так это не ты меня трогал?

— Это ты о чем? Мы с тобой, конечно, не первый год друг друга знаем, но все-таки…

— Тебя что, совсем отбили? Я, когда в себя приходил, хотел подняться, но меня кто-то удержал, и хватка у него была как у кузнечных клещей, а кроме нас здесь больше никого.

— Та знаешь, если учесть, сколько раз тебе настучали по голове…

— Может, хватит шутки шутить, а как мы тут оказались тогда? Ладно, который час?

— Часы встали.

— Давай сваливать отсюда, до дому.

Большой сарай или склад, заваленный канатами, тряпками, соломой вперемешку с опилками, именно это место стало укрытием для героев рыночного сражения. Дверь была заперта изнутри на амбарный замок.

— Вот тебе еще задачка! Мы такие ворота и вдвоем не вынесем.

— Сила есть, ума не надо? Если не можем вынести дверь, давай вынесем то, что можем вынести!

— Ты сам понял, что сказал?

Походив недолго вдоль стены, чуть не наступив в какую-то дохлятину, Вил нашел то, что он мог вынести. От мощного удара подкованного ботинка сразу две доски с треском переломились, образовав щель, в которую вполне мог пролезть взрослый, в меру упитанный человек.

— А не так уж долго мы с тобой провалялись, между прочим, часа три, не больше, солнце в зените.

— Может, мы сутки в отключке были?

— Я бы есть хотел, сейчас часа два, да и от рынка мы недалеко.

— Ну а это ты как определил?

— Ты когда-пирожки-то покупал, я по сторонам смотрел, чтоб у нас никто ничего не умыкнул, значит.

— И что?

— А то: видишь башню с детьми крылатыми? Да справа, а если с того места смотреть, где я ее на рынке заметил, она будет слева и сзади.

— А лихо мы там.

— Не мы, а нас! Не впервой нам с тобой на пару в рукопашной сходиться, но чтоб вот так!!!

— Да никогда такого не было, давай не будем никому рассказывать?

— Запозорят! Нам бы до рынка добраться, а там я дорогу к гостинице хорошо запомнил.

— Может, нам подскажет кто? Вон малой.

Малой за свои услуги потребовал значок, который тут же перекочевал с гимнастерки Вила в грязную детскую ладонь. Теперь они знали короткую дорогу. Мальчик даже вызвался их сопроводить. Какой хороший мальчик! Пройдя несколько улиц, проводник стал странно себя вести, в конце концов, показал непонятный жест и исчез в ближайшей арке. Даже Роман, шедший с ним рука об руку, не смог никак среагировать. Не успели еще утихнуть звуки быстро удаляющихся шагов, гулко разносившихся из арки, как откуда-то сзади раздался свист, заставивший мурашки топоча пронестись по спине. Вскоре к топоту мурашек прибавился топот десятка реальных ног. Волна ребят, ровесников нашего провожатого и постарше, пронеслась сквозь замерших сержантов и покатилась вниз по улице.

— Рома, я тебе на всякий случай скажу, чтоб ты знал. Нервы у меня не железные, еще один резкий звук, и я буду буянить, ты меня тогда держи.

— Вил, где твои часы?

— Все, начинаю! А ну, стой! Догоню, головы поотрываю!

Хоть время было упущено, и похитители успели скрыться из поля зрения, слышно их было прекрасно, и Вилу без труда удалось их настичь. Роман подоспел с незначительным опозданием, поддерживая штаны рукой. Вил ворвался в кучу ребят, как волк в отару.

— А ну, стоять!

Куда там, от такого крика все подозреваемые кинулись в россыпную, но Вил все-таки остался с добычей. Его рука крепко сжимала ухо, принадлежавшее голове чумазого шпаненка лет тринадцати.

— Вил, остынь, оно ему еще пригодится. — Где мои часы?

— Ты зачем так орешь, ты думаешь, будешь орать, он поймет лучше?

— Я еще раз тебя спрашиваю, где мои часы?

— А-а-а, отпусти, гусь ватный, мышь деревянная, больно!

От неожиданности рука сержанта разжалась сама собой. Горе воришка попытался было этим воспользоваться, но бдительный Беляков успел пресечь эту попытку, перехватив его поперек пояса.

— А ну-ка!

— Пошел к черту, рожа, справились, да?

— Во чешет, ты часы сперва владельцу верни, а потом мы вместе пойдем.

— Куда?